Дом на берегу лагуны - [21]

Петры тогда еще не было на свете, но о том, что случилось с ее дедом, ей рассказала мать, а Петра рассказала эту историю нам. В ближайшее воскресенье всех рабов Ла-Кемады собрали на площади селения, чтобы они всё увидели собственными глазами. Священник Гуаямы пригласил из Сан-Хуана его превосходительство губернатора дона Симона де ля Toppe, и тот прибыл, чтобы лично присутствовать при экзекуции. Его трон из позолоченного кованого железа был доставлен через островерхие горы на западе Острова в повозке, запряженной мулами, и установлен под сенью огромного индейского лавра посередине площади, прямо напротив здания церкви в колониальном стиле.

После окончания мессы губернатор со свитой вышли из церкви под звон колоколов из чистого серебра. Привели Бернабе и привязали к столбу, который солдаты воткнули в землю там, где рядами была уложена Канарская плитка. Руки его были связаны за спиной пеньковой веревкой, ноги в кандалах, так что он не мог шевельнуться. Все с любопытством ждали, что же будет дальше.

Ординарцы с подносами обносили гостей кофе с печеньем, и губернатор взял себе чашечку. Алькальд, священник и члены семьи Пейо любезно беседовали с ним, очарованные возможностью лицезреть в селении самого могущественного представителя власти на Острове.

Прочие владельцы гасиенд, при шляпах и перчатках, также старались прилепиться к нему как можно ближе под звуки сарабанды, которую исполняло трио гитаристов. Обстановка была праздничная, как на сельской ярмарке. Все и забыли о Бернабе, а он смотрел на происходящее сверкающими глазами. По законам его племени наказание кого бы то ни было являлось делом торжественным; музыка, печенье, болтовня с гостями, будто все пришли на праздник, – такого быть не должно. Последние сутки Бернабе отказывался от пищи. Он хотел умереть достойно, не запачкав чистую одежду, которую жена накануне вечером принесла ему в тюрьму.

Рабы тревожно перешептывались, стоя под деревьями под неусыпным надзором губернаторской полиции, которая прибыла вместе с ним для его охраны. Бернабе казалось странным, что нигде не видно военного подразделения с ружьями. Вдруг он увидел Пьетри, сельского парикмахера, который приближался к нему с черным саквояжем в руке в сопровождении солдат. Рядом шел адъютант с раскаленными щипцами, которыми клеймили скот. Бернабе понял, что сейчас произойдет, и стал мотать головой, как бык, безуспешно пытаясь освободиться от пут. Когда цирюльник открыл саквояж и достал маленький ланцет, Бернабе издал жуткий стон, от которого у присутствующих кровь застыла в жилах. «Олорун, како, коибе!» – закричал он, глядя на солнце и умоляя своих богов сжалиться над ним. Губернатор выронил чашечку с кофе, поднос покатился по земле, печенье рассыпалось. Один из солдат ударил Бернабе по голове гарротой, и тот потерял сознание. Тогда цирюльник открыл ему рот деревянной ложкой и отрезал язык одним движением ланцета. Затем ему выжгли клеймо. Так рассказывала мать Петры.

Буэнавентура любил ездить к своим клиентам – хозяевам небольших продуктовых магазинов Острова, которым «Мендисабаль и компания» поставляли продукты и напитки. В одной из таких поездок с ним случилось небольшое происшествие. Он ехал из Сан-Хуана через горы на своем «роллс-ройсе», и тут ему приспичило помочиться. Дорога была долгой, почти три часа он пробирался по лабиринту извилин, и ему стало казаться, что голова у него из пробки, а сам он закручен наподобие штопора. Оставалось всего несколько километров до селения, но Буэнавентура предпочел отлить в зарослях кустарника, покрывающего склон горы, прежде чем спуститься вниз и появиться в сутолоке магазина в центре городка. Он велел шоферу остановиться и открыл дверцу, но, вылезая из машины, подвернул правую лодыжку.

Поначалу он не обратил на это внимания и прошел примерно полкилометра по обочине дороги, чтобы размяться, но скоро щиколотка опухла и стала фиолетовой и огромной, как баклажан. Неподалеку был виден источник, по склону горы стекала вода. Буэнавентура дохромал до него, сел на камень, снял ботинок и носок. Он опустил ногу в холодную воду и тут увидел, что по дороге идет негритянка, высоченная, как сейба. Она подошла к нему, достала из кармана листья смоковницы, обернула ими его ногу и велела Буэнавентуре снова опустить ее в воду. Потом выпрямилась и снова пошла по дороге, не оглянувшись. Через пять минут Буэнавентура зашагал как ни в чем не бывало: опухоль исчезла. Он дошел до машины, сел в «роллс-ройс» и велел шоферу ехать дальше. Закончив визиты в главные магазины Гуаямы, он вернулся в Сан-Хуан. На следующий день он послал шофера в поселок, чтобы тот разыскал и привез к нему негритянку-целительницу.

Петра стала личной служанкой Буэнавентуры. Она следила за его одеждой, чистила его обувь, готовила ему изысканные блюда и, наверное, целовала бы землю, по которой он ступал, если бы он ей это позволил. Она поклонялась ему как божеству. Буэнавентура происходил из семьи воинов, как и ее дед, и, если бы он родился в Анголе, наверняка был бы вождем племени. Семья Авилес была бедной; ужасное наказание, которое понес Бернабе, тяготело над его потомками как проклятье. Их считали людьми строптивыми и коварными, а с такой репутацией трудно избавиться от нищеты. Петра знала, что она – никто, но, когда судьба свела ее с Буэнавентурой, поклялась, что когда-нибудь завоюет его сердце.