Дом моей судьбы - [5]

Он умолк. Голубые глаза выжидающе моргали.

— Ищете себе неприятности — в похоронах… — начал я, но, наткнувшись на обострившийся взгляд, смолк.

— Эх, вы! — разочарованно вздохнул собеседник. — Не мы ищем, а жизнь ищет. Я же говорил: обучают ребят в Лесной школе-интернате педагоги-предметчики. А характеры развивают все кому не лень: и кочегары, и сердобольные старушки, и злые соседи, которые не переносят ребячьего гама и смеха. Раньше у нас главной заботой было просвещать учащихся. Это мало! Теперь тренируем характеры, все их ветви.

— Погодите! — перебил я Половникова. — А как же с головой? С просвещением ее? Сами же пели гимн Зевсу! Из его головы — железные дороги, спутники, одежда, учебники… — Потрепав Александра по плечу, я сел на противоположную от него полку. — Если голову не начинять знаниями, то останется порожней…

— Ха-ха-ха! Вот как я вас объегорил! Ха-ха-ха! Ясно море! Попались вы мне в сеть! Вы идеалист! Натуральный Гегель! Ха-ха-ха! — Он не мог унять смеха, скорчившись на полке, утирал слезы кулаком. — Ну не Гегель? Чистый мракобес! Не подозреваете, что проповедуете богословскую ерунду!

Смирнехонько сидел я на полке возле столика, недоуменно взирал на розовощекого Александра, который сверкал крупными, чуть выпирающими вперед зубами — хохотал.

— Ладно, ладно… Вам смешно, а мне непонятно… — примиряюще говорил я, даже обижаясь на его наглый смех.

— Ну как же вы не мистик, если всерьез поверили, будто все железные дороги и спутники добыты из человеческой головы! Это и есть идеализм! Бог вам, значит, дал разум, а от разума мысли… Так? Но это же рассуждения Сократа, Платона и Аристотеля! Так попы людям внушали. Еще Декарт: «Я мыслю, следовательно, я существую…» Это же вранье! Если я сплю, разве не существую? А если воображаю, но не мыслю, то уже меня нет? Ну а если просто работаю, то опять же я исчез? Предположим, не могу изобрести новый автомобиль, то уже неполноценный? Нет, ясно море! Александр Матросов закрыл грудью амбразуру фашистского дзота! Это геройство! Великая ценность! Нам дороги и мальчишки, которые будут воинами, рабочими, спортсменами, мы ценим и красоту девушек, и материнство женщин, и вежливость соседей, и бескорыстную любовь к Родине, и общительность собеседника. Разве не так? Богословы внушали: человек — сосуд, а сознание зажжено в нем богом. И эта ерунда варьируется на все лады. Если бы у человека ничего, кроме бытия и духа, не было, то он бы походил на сообщающийся сосуд, в котором сознание то повышается до краев, то понижается…

— Сознательный или несознательный — так все говорят…

— Вот, вот, откармливаем акселератов! — Лицо Александра помрачнело. — Акселераты… Одышечные юные бездельники, малоподвижные и послушные, сидят и слушают учителя, а у них сердце детренировано! Они и задачки неплохо решают, и на уроках бойко отвечают. А куда годны? В армию? В социальный конфликт? Человек не дух и тело, он многоветвистый характер! А то разводим безвольных всезнаек, трусливых мыслителей. Человек не камера, которую можно накачать знаниями.

— Но ценность мысли вы не отвергаете?

— Что за ерунда? Конечно, нет! Но если человек не мыслитель, то у него есть какой-то другой талант. И высшая ценность — характер.

— Погодите! — спохватился я. — Душа — это что? Психика! У всякого живого человека есть тело и психика! Разве не так?

— Ох! Опять двадцать пять… То есть двадцать три, — засмеялся Александр. — Вы с компасом когда-нибудь работали? Представьте себе, что шкала компаса была бы из двух меток — «север» и «юг». И никаких больше делений не имелось. Как бы современные навигаторы брали курс самолетам, кораблям? Когда-то круг компаса был разделен на шестнадцать секторов, затем его разметили на тридцать два румба. Ныне полная окружность имеет шкалу в триста шестьдесят градусов…

— Да знаю я это! Но психика у человека имеется?

— В том-то и дело, что деление человека на два «сектора» — «душа» и «тело» — условно! — воскликнул Александр. — Вообразите, что штурман в определении направления движения корабля допустил ошибку в один-два градуса. Корабль собьется с курса. Уйдет черт знает куда! На местности получится громадная ошибка.

— Да неужто у нас нет психики? — удивился я.

— Есть, есть! — разочарованно махнул рукой Половников. — Даже христианство создало не две, а десять заповедей! Но дело не в психике и теле, а в характере. Мы разделили характер на двадцать три «сектора» воспитания.

— Воздействуете на психику и на тело?

— Вот как вы затвердили догматы!.. — Половников обиделся. — «Тело» и «психика», «физическое» и «психическое», «духовное» и «бездуховное», «сознательное» и «несознательное». Это упрощение. Это молот и наковальня, которыми разбивали глыбищу богословия. Но такими грубыми инструментами ни человека не воспитаешь, ни общество не скуешь. Нужны современные тонкие инструменты.

— Все мне понятно, — примиряюще глядел я на Половникова. — Но какие же такие требуются инструменты, чтобы заменить «сознание» или «психику»?

— Ну, знаете! — Александр возмутился. — Толкую вам, толкую… Что такое «сознание»?

— Мышление, — заторопился я.

— Даже этого вы не знаете, — улыбался, вздыхая, собеседник. — Понятие «сознание» шире, чем «мышление». В структуру его входит и восприятие информации, и запоминание, и переработка информации. Значит, сознание — это и речь, и память, и мышление. Уже три ипостаси! Вы теперь меня поняли? Три! Есть центр мышления — это одно, есть центр головной памяти — это другое, есть центр речи — это третье! Воображение — четвертое и так далее… Если мы в обучении и воспитании ребят не будем учитывать всех центров, если мы не расчленим понятие «сознание» на более тонкие категории, то мы же ничему ребят не научим! Скажите, привычка — это сознание?