Дом интриг - [18]

— У вас же оставались фотографии. Мои и моего отца. Неужели вы ни разу не задались вопросом, кто мы такие?

— Наверное, задавалась, только не вспомню наверняка. Те первые недели после налета до сих пор для меня как в тумане. У меня тогда еще не полностью восстановилась намять, и все дни слились в один смутный сон. Я только знаю, что, проснувшись однажды утром, я поняла: память наконец вернулась ко мне… и прошлое накатило на сознание мощной волной. Все события, которые произошли до бомбежки, приобрели кристальную четкость. Туманом были по-прежнему затянуты только те дни, которые следовали за моим чудесным спасением из-под обломков «Маджестик Тауэр».

— Вам следовало сразу же связаться с Лейлой.

— Нет, Дженни. Я не могла. Я боялась. Боялась, что вновь окунусь в неприятности. Но больше всего меня страшила ответственность, которая поджидала в Лондоне, если бы я надумала туда вернуться. Сама мысль, что мне придется в одиночку воспитывать ребенка и работать за кусок хлеба дни напролет на какую-нибудь стерву вроде Аннелизы Винтерс… сама эта мысль была для меня невыносима!

— Значит, вы не любили меня.

— Признаюсь честно, в те дни я вряд ли испытывала к тебе какие-нибудь чувства. Именно в те дни. Тогда я действительно воспринимала тебя только как обузу. Но не забывай, я все еще была не в себе, ведь я отлично помню, что до налета ты казалась мне дороже всего на свете.

— Продолжайте.

— Как я уже сказала, я пыталась отгородиться от мира. Только через какое-то время я стала приходить в себя и потихоньку начала строить свою жизнь заново.

— Обо мне вы и тогда не вспомнили.

— Как ты несправедлива ко мне, Дженни! Прошло около года после бомбежки, когда я вновь задумалась о тебе. До тех пор мои чувства пребывали в состоянии, близком к параличу. Но теперь мое возвращение было невозможно. Было уже поздно. Каким образом я могла появиться перед Лейлой и тобой? Как воскресшая из мертвых? Чем я могла объяснить свое столь долгое отсутствие? Больше того, я знала, что у Лейлы и Билла тебе живется хорошо. Гораздо лучше, чем жилось бы со мной. Лейла всегда любила тебя, и я знала наверняка, что с такой приемной матерью ты ни в чем не будешь нуждаться. Однажды чувства настолько овладели мной, что я не смогла удержаться, чтобы не позвонить ей…

— Вы звонили Лейле?! — вскричала я. — Не может быть! Лейла сказала бы мне об этом. Она не стала бы скрывать от меня, что вы живы!

— Она не знала, что звоню я. Я изменила голос. Я назвалась старой подругой Сары и спросила, живет ли она еще с ними. Когда она сообщила мне о «смерти» Сары, я справилась о тебе. Слушая ее рассказ, я убедилась, что Лейла и Билл просто обожают тебя, а когда Лейла упомянула о том, как хорошо пошли дела у Билла, я поняла, что возвращение мое немыслимо. Она и Билл способны дать тебе неизмеримо больше. К тому же я осознавала, что мое возвращение было бы нечестным поступком. Нечестным по отношению к тебе, к Лейле и к Биллу. И тогда я решила, что должна забыть о самом твоем существовании.

— У миссис Оливер вы квартировали примерно в то время?

— Нет, позже. Я ненавидела эту женщину. Нет сомнения, она по-своему была добродушна, но мне не нравились ее вечная подозрительность и стремление во что бы то ни стало докопаться до моей подноготной. Она замучила меня своими расспросами. Впрочем, ее допросы и другие уловки ничего ей не дали. Я все глубже и глубже замыкалась в себе. Все глубже и глубже… Пока наконец не наступил тот день, когда я поняла, что уже не смогу никогда выбраться из глубин самой себя. Я стала очень сдержанной и скрытной и считала, что только так нужно себя вести. Я утратила способность жить среди людей и общаться с ними.

— И тогда вы встретили Шона О'Мара. Вы любили его?

— Да нет, какая там любовь!.. Я просто хотела уехать от всех подальше. Мне казалось, что стоит пожить некоторое время на удаленной от мира ферме, и я вновь стану сама собой. Фермерская жизнь привлекала, манила меня. Шон был сама доброта. Влюбившись в меня, он возвел меня на пьедестал и так и не спустил оттуда. А я не умела там держаться и падала, и он винил себя во всем. Постепенно он забросил дела и ферму, возил меня повсюду, сорил деньгами, наивно полагая, что мне как раз и нужна такая жизнь. Ничего подобного! Может, тебе покажется странным, но такой беспечный образ жизни полюбился самому Шону. Он становился все более и более экстравагантным. Когда он умер, денег в доме уже почти не было, да и сам дом был заложен. Я, конечно, могла бы продать ферму, но это был мой единственный дом, мое убежище. И у меня еще остался сильный страх перед внешним миром.

Она печально улыбнулась.

— Я знаю, что думают обо мне в городе. Они считают, что я ставлю себя выше их. Называют меня заносчивой, совсем как миссис Оливер. Они ничего не понимают! Да и как они могут понять меня? И как я могу надеяться на то, что ты меня поймешь и простишь?..

— Мне нечего прощать вам. Если бы вы знали, как счастлива я была с Лейлой и Биллом, вас не беспокоила бы совесть. Они были для меня настоящими родителями.

Я заметила, как она содрогнулась при последних слонах. Черт! Я ведь не думала обижать ее. Сколь жестокими оказались мои слова, я поняла лишь тогда, когда произнесла их.