Дом, где взрываются сердца - [16]

Добрался он до своего района часов в шесть вечера. Задумавшись о превратностях судьбы, он подходил к подъезду, и вдруг — резкий удар в спину. Валдаев покачнулся и быстро обернулся…

* * *

— У, нервный стал, — насмешливо произнесла она, потирая ладонь.

— Ты откуда? — Валдаев перевел дух.

— Из лесу, вестимо, — сказала сатанистка. — Тебя жду.

— Где ты мой адрес взяла?

— В редакции сказали. Главный редактор.

— Во дурак.

— Ты что, зайчик, не рад? — Наташа прижалась к нему грудью. — Пригласил бы даму в дом.

— Уж тебя не пригласишь… Пошли.

Он провел ее в свою квартиру, кляня себя за слабоволие.

Нужно было дать ей от ворот поворот, но, как всегда, он не умел никогда ни отказывать, ни гнать к чертям, когда это было надо. Такие люди созданы, чтобы на их шее с удобством, комфортабельно, со вкусом ездить.

Наташа по-хозяйски, с ногами устроилась в любимом кресле Валдаева и осведомилась:

— Чай, кофе?

— Это ты предлагаешь? — спросил Валдаев, сдерживая раздражение.

— Спрашиваю, что ты мне предложишь.

— А что ты хочешь?

— Травки.

— Не, ну ты вообще…

— Ага, — довольно захохотала она. — У тебя жарко.

Она стянула свитер, под которым ничего не было.

— За свою невинность не опасаюсь. Ты, зайчик, импотент.

Он опешил, не нашелся что ответить. Она, зевнув, потянулась, от чего груди заходили весьма соблазнительно, и велела:

— Тащи чай.

Валдаев нахмурился, опять хотел кинуть что-нибудь уничижительное. Но лишь отправился заваривать чай, раздумывая, что есть в комнате такого, что может по простоте душевной стянуть Наташа. Вроде, кроме ноутбука и дискет с материалами, ничего ценного, что можно легко унести с собой, нет. Он вообще не терпел ценных вещей.

Он заварил в заварном чайнике ароматный английский чай с запахом жасмина. Заварку поставил на поднос вместе с чайником «Мулинэкс». Извлек из холодильника варенье и печенье.

Наташа нежилась в кресле, так и не подумав натянуть свитер. Валдаев поставил поднос на столик у кресла. Разлил чай по чашкам.

— Да, — кивнула Наташа, беря чашку. — Чай жидок. Зато хозяин русский.

— Сама придумала?

— Поговорка, лысенький. Поговорка… Вообще, ты правда русский?

— Правда.

— Из Москвы?

— В Оренбургской области родился.

— Лимитчик, — всплеснула сатанистка руками. — Отпад!

— Я с двенадцати лет в Москве, — вдруг обиделся на лимитчика Валдаев и с досадой подумал, что втягивается в идиотский разговор, начинает опять оправдываться. Он зло осведомился: — Тебе, вообще, чего надо?

— Пришла права заявить.

— Чего?

— Ты теперь за меня отвечаешь?

— Это еще что за новости?

— А то… Ославил меня на весь свет. Может, меня убьют теперь.

— Ты же сама напросилась! — возмутился он.

— А я по недомыслию, может. По наивности. Я девочка глупенькая, — прошептала она, подалась к нему, встряхнув грудями, которые невольно приковывали взор Валдаева.

— Ты чего, серьезно?

— Насчет наивности?

— Насчет того, что убьют.

— Шучу… А может, и серьезно… Может, куда серьезнее, — она вдруг судорожно перевела дух. — Знаешь, как это бывает… Острый нож…

Она пригнулась к нему и провела острым ногтем — не больно, но чувствительно — по его шее.

— Такой красивый разрез. Главное, сделать умело. Тогда жертва не пикнет. И можно даже не забрызгаться, зайчик. Главное, уметь. Отсюда и досюда, — она снова повела ногтем от его уха, но он оттолкнул ее.

— Это все, что ты мне хотела сказать?

— Не все… А ты представляешь нож в своей руке, зайчик, который режет беззащитную шею от уха до уха?

— Не представляю!

— А зря. Мне кажется, ты способен. У тебя вот здесь, — она постучала себя по лбу с костяным звуком, — такие тараканы водятся… Мне кажется, ты еще сам себя плохо знаешь.

— Уж лучше, чем ты.

— Вопрос, — она покачала головой, неожиданно опять подалась вперед и прижалась к нему грудью.

И он ощутил, что теряет контроль над собой. Рука легла на эту грудь, губы встретились с ее губами. Он притянул ее к себе. Сжал посильнее в объятиях. Ее язык как жало скользнул в его рот. Голова у него закружилась. И все закружилось. В сердце загорелся пламень.

Она резко оттолкнула его от себя.

— Лысенький, теперь я вижу, ты не импотент.

Он ничего не ответил, переводя дух.

— Ты просто неудачник, — она натянула свитер так, что тот электрически затрещал. Поднялась легко, по-спортивному. Чмокнула его в лоб — он и не двинулся, будто был статуей. — Пока, зайчик.

Хлопнула дверь.

— Вот… — он запнулся, так и не подобрав ей достойного определения.

Он провел дрожащей рукой по щеке. Встал, прошелся по комнате… А пепельницу гостья все-таки сперла. Хорошая пепельница. Он ее стащил из отеля в Голландии…

* * *

— Валдаев. Я не могу дозвониться тебе уже три дня.

— Плохо звонишь.

— Все у тебя не как у людей, — это пошли упреки.

Два года как развелись. А Лена все звонит и осыпает его упреками. И дело не в том, что она искренне верит в них. Просто ей нужно осыпать кого-то упреками, а на ее нового благоверного особо не наедешь. А вампирить, подпитываться от кого-то энергией надо — так уж Лена устроена. Ей все равно, как присасываться — по телефону, с глазу ли на глаз. После каждого такого разговора Валдаев чувствовал себя опустошенным.

Лена стала пилить его с первых дней замужества. Точнее, еще до такового. Ох, как быстро и профессионально она опутала его. Тогда он работал в центральной газете. Его имя примелькалось. Все говорили — Валдаев талантливый журналист, у него есть будущее. И клюнула, студентка. Окрутила. Стала жить с ним поживать да биоэнергию попивать. Кроме биоэнергии она не прочь была выпить и коньячок, и «Мартини», притом к бутылке прикладывалась все чаще и тогда вообще становилась невозможной. Иногда она загуливала с мужчинами, при этом не особенно и таясь. Он все ей прощал, она ему не прощала ничего. И пилила-пилила. Иногда он пробовал огрызаться, получалось это беспомощно. Он слово — ему десять. И тогда оставалось только принимать позу оскорбленного достоинства, да испытывать жалость к себе, да медленно сползать в страшноватую, но вместе с тем сладостно-истомную депрессию.