Дом Брасса - [41]

Торнтон начал ходить взад-вперед, приводя в порядок мысли. Алистеры выглядели встревоженными, Вон — насторожившимся, Корнелия Оупеншо — высокомерной и одновременно заинтересованной, словно она наткнулась на порнографический роман и собиралась дочитать его, прежде чем пожаловаться полиции.

— Я едва знаю, с чего начать, — заговорил Торнтон. — Прибыв сюда, мы все оказались замешанными в целых три тайны. Первая: почему Брасс сделал шестерых незнакомых ему людей своими наследниками? Вторая: существует ли состояние в шесть миллионов долларов? И если да, то в какой форме и где? И третья: кто из нас убил его из-за этого состояния?

Инспектор кивнул. Торнтон был абсолютно прав — проблемы заключались именно в этом. Вполне естественно, что врач так четко их видел и так лаконично сформулировал. Он обладал солидным опытом в области наблюдения и анализа фактов.

— Я не детектив и не могу ответить на второй и третий вопросы. Но к сожалению, могу пролить свет на первый.

Хьюго развел огонь — весенние вечера у реки были холодными, — и отблески пламени, как обычно, играли на латуни, освещая неопрятную фигуру Торнтона, словно увеличивая ее в размерах и придавая ей угрожающий облик.

— Какое-то время я пытался решить, сообщать ли вам то, что я знаю — знал с того вечера, когда Брасс сказал, что при крещении ему дали имя Саймон, а не Хендрик. Но сейчас, — он посмотрел на Линн и Кита и в отчаянии отвел взгляд, — у меня не осталось выбора. Я просто не могу позволить вам продолжать ваш роман. Моя мать перед смертью рассказала мне то, что полжизни тяготило ее совесть, и что она скрывала ото всех, включая моего отца… человека, который меня вырастил и которого я считал отцом. Оказалось, что это не так. Мать назвала мне имя моего настоящего отца.

Доктор сделал очередную паузу. Все молча смотрели на него.

— И кто же это был, доктор? — спросил инспектор, как будто уже не догадался.

— Саймон Брасс — человек, которого вы знали как Хендрика Саймона Брасса. — Доктор быстро продолжал, словно стараясь поскорее добраться к месту назначения, сулящему отдых. — Вы понимаете, что это означает — объяснение, почему Хендрик Саймон Брасс собрал шесть человек, которых ни разу не видел, и завещал им свое состояние в равных долях. Вы пятеро, как и я, — незаконные дети Саймона Брасса. Должен с сожалением добавить, что это относится и к вам, Линн, и к вам, Кит. Вы близкие родственники — слишком близкие. Вы единокровные брат и сестра.

Его грубые руки рабочего, поднятые словно в экзорцизме,[41] устало опустились, и он сел на стул, где обычно устраивался шеф Флек, стараясь не бросаться в глаза.

Урок патологии был окончен, а природа болезни — выяснена.

Казалось, Линн О'Нил не вполне это понимала. Джесси читала по лицу девушки, как будто это была больничная карта. Сначала она побелела от шока и недоумения. Потом ее глаза остекленели, как у покойников, чьи лица Джесси прикрывала простыней. Наконец пришли понимание, ужас и стыд, подобные природному катаклизму.

Издав самый нечеловеческий вопль, какой когда-либо приходилось слышать Джесси, Линн выбежала из комнаты, едва не сбив с ног доктора Торнтона.

Кит, как встревоженный домашний пес, помчался за ней.

И к удивлению Джесси, Ричард побежал за Китом.

* * *

«Все-таки люди — свиньи, — думала Джесси. — Даже я».

Слыша визгливые протесты Корнелии Оупеншо против одной лишь мысли о том, что ее почтенный отец мог быть рогоносцем, отказы Девитта Алистера, сопровождаемые плевками в огонь поверх головы доктора Торнтона, признать любую возможность, что его мать могла нарушить приличия (того самого Алистера, которому, как Джесси могла поклясться, сыновняя преданность была присуща в той же степени, что и дандженесскому крабу[42]), Джесси сидела с закрытыми глазами, разрываясь между состраданием к Линн и благодарностью Богу за то, что она не являлась Джесси Шервуд, сотворенной судьбой и Хендриком Брассом. Джесси хорошо помнила своих родителей. Ее мать обладала чисто викторианской убежденностью в том, что жены принадлежат только своим мужьям, а ее отец, если бы когда-нибудь бросил похотливый взгляд на другую женщину, пал бы на колени перед баптистским Богом, которому молился ежедневно, и поднялся очистившимся от греха.

Протесты перешли в невнятное бормотание, когда Ричард Квин неожиданно вернулся, ведя за собой, как овец на веревке, Линн О'Нил и Кита Палмера, которые казались — о, радость! — как овцы, безмятежными. Линн снова ожила, хотя казалась ошеломленной. А Кит выглядел как приговоренный к смерти преступник, которому отсрочили казнь. Пара молча остановилась, держась за руки.

Инспектор прошел в центр гостиной и резко окликнул:

— Доктор Торнтон!

— Сэр? — Врач поднял голову.

— То, что у младшего брата, Саймона, могла быть связь с каждой женщиной, с которой путался его старший брат, — я имею в виду женщин, упоминаемых в связи с этим делом, — было бы слишком большим совпадением. Я ни на секунду этому не верю.

— Это я ему и говорил! — воскликнул Алистер.

— Возьмем, к примеру, ваших родителей, Алистер. Уэс Полански, который, по моей просьбе, наводил справки о вашей семье и выяснил, что первоначальный Хендрик — Хендрик Биллем — был приперт к стене вашим отцом из-за карточного долга, впоследствии узнал, что младший брат, Саймон — наш Хендрик, — состоял в том же лаун-теннисном клубе, что и ваша мать, и приблизительно в то же время. Но нет никаких доказательств, что они знали друг друга. А если знали, то, по всей вероятности, всего лишь кивали друг другу при встрече.