Дом боли - [19]

За этот период, который Алеша угадал как бессознательный, он успел переместиться (быть перемещенным?) в новое место. Ничего из того последнего, что он мог вспомнить без усилия: ненормальных товарищей, тумбочек, коек, мертвеца на полу. Он стоял против трех сдвинутых столов, за которыми сидели, как на военной (лечебной, судебной) комиссии, слева направо: Голодова, Облавина, д-р Спазман, по возрастанию значения, а также старый старший санитар, похожий на подсмотренного ночью раздельщика, и младший санитарчик Вениамин, по убыванию. Пятеро против одного. "Началось", – отчетливо подумал

Алеша, и ему сделалось так страшно, как бывает перед неизвестным и неизбежным.

Медики держались бодро, буднично и равнодушно, профессионально.

Слева д-ру Спазману передавали то один документ, то другой для добросовестного, хотя и краткого изучения и приобщения к личной папке с надписью "ТЕПЛИН". Правое, практическое крыло комиссии документы игнорировало и позволяло себе переговариваться до начала чего-то, чему суждено было произойти.

– Приступим? – Спазман оглядел подручных справа и слева, после чего перевел точный взгляд на Теплина и что-то у его ног. Алеша проследил направление взгляда и увидел, что мертвый (или воскресший, или нормализованный) Полбин тут как тут, на носилках возле его ног.

Вероятно, их и принесли сюда вместе. Снова стены комнаты качнулись, но, отплыв немного вместе с полом и потолком, вернулись в нормальное положение. – Начнем с живых, которым невмоготу, а мертвые могут подождать. Прекрасный труп!

Когда не надо было проявлять своих демонстративных функций, без свидетелей и при своих, Спазман выражался откровенно: труп, мертвец, живой, недобитый, – а то и похлеще. Облавина улыбнулась.

– По правилам, мы не можем приступать к нормализации одного, пока не покончено с другим, – горячо возразила Юлия, глядя сквозь Алешу.

– Если квалифицировать Полбина и Нащокина как одного пациента, то перед нормализацией этого молодого человека Нащокина надо… -

…еще подрихтовать, – подхватил раздельщик или тот, кого Алеша принимал за такового. – А то все время торопимся, а после начинаем жалеть людей, пока снова не забудем, что в медицине торопиться нехорошо.

– Нехорошо торопиться, но хуже затягивать процесс, – уладила

Облавина. – Мы, нормальные, и представить себе не можем состояние ненормального человека, приносящее адские муки каждую секунду.

– Жалобы? – обратился доктор к Алеше после драматической паузы.

Алеша потрогал свой охладевший лоб в поисках ответа и пожал плечами. Как можно сильнее жаловаться или, напротив, притворяться, что все как нельзя лучше? Рекомендации товарищей вылетели из головы, и в памяти только висели слова Ария: "А потом как врубит какую-то кнопочку…"

– Никаких, – сказал он.

– Как? Почему? А все-таки? – Комиссионеры разом встрепенулись, всполошились, возбудились. Ответ Теплина оказался слишком неожиданным или, наоборот, долгожданным.

– Я даже не знаю точно, за что меня, собственно, сюда… – признался Алеша, и с этими случайными словами к нему пришло несомненное: "Ничего не знаю, ничего особенного не чувствую и ни в чем таком не признаюсь".

– А занимаете чужое место! – взвилась Облавина, указуя на труп, который Алеша держал в очереди своим предосудительным житием.

– У нас еще не было ни одного ненормального, – заметил Вениамин,

– который бы не утверждал, что он самый что ни на есть разнормальный человек.

– Но все же, чтобы исключить возможность медицинской ошибки, по крайней мере… – Юлия почувствовала, что вложила в свои слова слишком много волнения, и покраснела.

Спазман скрытно наблюдал то за одним сочленом комиссии, то за другим, как за участниками некой игры, сокровенные правила которой были ему хорошо известны, а может, и подвластны, и пошевеливал усиками.

– С чего все-таки начнем? – изволил спросить он, чтобы демократично согласиться с чьим-нибудь предложением, если оно совпадет с его намерением.

– Я предлагаю – с психотрона, – выпалила Облавина и отвела глаза.

– А я… – начала Юлия, но не смогла закончить. Предыдущей заступки и так было слишком много.

Ослабевшего Алешу подвели к психотрону, высокому, хромированному, оснащенному сверх всякой меры устройству, напоминающему не то модернизированное зубно-гинекологическое кресло далекого будущего, не то летающий стульчак, на котором можно комфортабельно парить по космосу с чашечкой кофе на подлокотнике и фантастическим романом на коленях.

Сквозь кошмарный звон он слышал небрежные переговоры своих целителей.

– Хороша бандура, а? Сволочи-грузчики везли ее как дрова с вокзала, да потом кидали-разгружали во дворе, да потом держали под открытым небом как лом, так что половина кнопок стала западать, так что половину операций приходится выполнять вручную.

– А это что?

– А это здесь располагается голографический дисплей, он не действует, который показывает любой физиологический орган человека в любом ракурсе (хоть навыворот), в уменьшенном, увеличенном виде, изнутри, извне, только он, увы, как бы сдвинулся на 360® и перевелся на негатив. Если тебе, к примеру, навести его на плечо, то он, скорее всего, покажет твое колено, но в негативном изображении и изнутри. Хотя иногда в него как будто что-то вступает, и он начинает работать нормально. Как живой.