Дом боли - [11]

Существовали и более реалистичные способы уверток. Речь идет о древних, как государственная медицина, попытках как-то сориентироваться в хитросплетениях взаимных симпатий и счетов, как среди персонала, так и среди клиентов, и обратить их себе на пользу.

Такие прямолинейные проходимцы, как Анастасий Трушкин, пытались всеми силами задобрить, разжалобить, подольстить персонал, но как бы они в этом ни преуспевали, результат их был не более, хотя и не менее успешен, чем при полном бездействии. Нормализации не избежал никто.

Алеша так сильно устал, что не мог толком заснуть. Ему мерещилось, что какие-то люди тихонько обступили его ложе и только ждут признаков его забытья, чтобы выкинуть какую-то подлость. Или ему казалось, что по его одеялу гуляет мышь, что было не так уж невероятно, или что на простыню попал какой-то колкий мусор. И каждый раз он приподнимался, узнавал по электрическим часам, горящим над дверью, что время сна убавилось еще на несколько минут, и вновь падал на спрессованную подушку. Наконец, когда Алеша понял, что получит от ночи вместо отдыха дополнительное мучение, грянул хор подъемного звонка. В это время он как раз начал погружаться за пазуху сна.

Озабоченные пациенты начали подъем и собирание, расшевеливая себя и своих более беззаботных товарищей. "Эй, молодой, кончай ночевать.

Вчера бегал по девкам всю ночь, а сегодня поди-ка попляши. Марфа,

Марфа, поднимайся, ишь, раскинулась, как на печи. Эдуард, подох, что ли?" Образовались длинные, но спорые очереди в туалет и умывальную комнату, ненормалы торопились и поторапливали друг друга, и в какие-нибудь пять-семь минут одетый и умытый люд перекинулся на бидоны с пищей, из которых, как из выстреливших орудий, валил белый пар. Здесь образовались такие же длинные, но более медлительные очереди.

К тому месту около колонны, где стояла койка Алеши, а теперь дружно сидели и завтракали кашкой его соседи, подскочил чернявый санитарчик самого низкого ранга, едва достигший совершеннолетия, но уже с широким обручальным кольцом на одном пальце и массивным золотым перстнем на другом.

– Доброе утро, – бросил он пациентам и принялся отмыкать цепь от шеи Голубева.

– Доброе утро. Доброе утро, Вениамин Кондратович, – вразбивку отвечали пациенты.

– Сегодня бригада буйнопомешанных, это вы, слышите, Голубев, будет брошена на картонные короба, – заявил санитарчик, переходя к койке с человеком-карапет-горою и буднично вынимая из свисающих рук последнего воткнутые резиновые шланги. – Буйнопомешанные будут весь день клеить коробки для кукол. Арий снова пойдет на переноску камней, и нечего протестовать, а вы, Анастасий Степанович, дайте-ка вспомнить, снова копать в лесу дикий хрен.

Трушкин закивал головой, как под действием невидимого шнурка, с загадочной, очень неприятной улыбкой приблизился к санитарчику и едва не поймал его за руку, чтобы что-то вложить, пожать или просто поцеловать в знак признательности. Вениамин брезгливо отдернулся.

Человек-карапет-гора довольно неожиданно разделился на две примерно равные полугоры, скинул одеяло и оказался двумя сиреневыми людьми с воспаленными глазами, носами и ушами и тощими, словно высосанными телами. Один из этих буквально обескровленных людей тут же рухнул на колени и уперся головой в койку, не в силах привстать, а другой враскачку побрел к туалету. Вениамин подошел к первому и профессионально проверил пульс, поглядывая на секундную стрелку часов.

– Я не могу больше этого выдержать, Вениамин… (здесь человек-полугора передохнул) Кондратович. Честное слово, во мне не осталось ни капельки больной крови, и я чувствую себя совершенно нормально.

– Нормальность нельзя чувствовать, – улыбнулся Вениамин. – Но вероятно, вы действительно приблизились к ней вплотную, так сказать, нос к носу. Кстати, Евсей Давидович интересовался вами лично и передавал большущий привет. Ну же, будьте мужиком: сейчас мы с вами пописаем, подкрепимся немного кашкой и будем продолжать курс. Выше нос.

Санитарчик остановил взгляд на Алеше, нахмурился и беззвучно шевельнул губами, как делают при сложных вычислениях в уме. Образ

Алеши, однако, не связался у него с каким-либо назначением, и он на всякий случай решил спросить фамилию этого пациента.

– Теплин, Теплин… Вам что, нужно особое распоряжение, Теплин? -

После этих слов Вениамин покачал головой и пошел распоряжаться дальше. Видно, у него хватало хлопот и посерьезнее, чем возиться с каждым пациентом в отдельности.

– Чертовы булыжники, – ворчал Арий, апеллируя к сочувствию Алеши и пытаясь выловить костылем завалившийся под койку резиновый бот. -

Спускаться по лесенке в карьер, поднимать оттуда камешек эдак в пуд весом и нагружать самосвал, и так весь божий день, в любую погоду, пока этот самосвал, нагруженный с горой, не ссыпет все обратно. За день, хочешь не хочешь, а пять самосвалов должно быть обработано, иначе недовыполнение перейдет на следующий день. Поневоле станешь пошевеливаться, а то еще пришлют несамосвальный грузовик и заставят вручную разгружать при той же норме. Сволочи.

Алеша не отвечал на жалкие апелляции Ария, показавшего вчерашним своим поведением переменчивость, если не вероломство, и хладнокровно наблюдал за его нарочитыми потугами. Но оборотной стороной того же свойства натуры Ария было пренебрежение в невыгодных условиях собственным гонором. Теперь, покаянно стоя перед койкой на коленях, он пытался выудить ботик рукой, время от времени поднимая на Алешу льстивый взгляд.