Дом блужданий, или Дар божественной смерти - [18]

А сегодня видел сон за минуту до пробуждения: дескать, веду разговор с редактрисой книги, за которую и получил гонорар, вот она и просит, мол, раз собачник (а мои два коккера около крутятся и подскакивают чуть не до наших подбородков), пожалуйста, присмотри и за моими собаками, на курорт уезжаю, а мать стара, не справится, боюсь. И ещё добавляет: ничего, не волнуйся, ты-то справишься, что там собаки, у меня на даче ещё два медведя остались, ну да я их к родственникам отвезу, а вот слониха, к счастью, сдохла на днях; вот бы ещё больной попугай околел, совсем бы жизнь задалась.

Далее ещё какое-то действо происходило, но не упомнил, да для нашего повествования и вышеприведенного с лихвой. Я ведь спервоначала не зря о деньгах заикнулся. Страшно сейчас даже не то, что в русском человеке разбудили алчность, а то, что "всё разрешено", что во имя зыбкого минутного благополучия того или иного маленького коллектива все члены оного готовы лгать, обкрадывать всех сторонних, и всё это без доли стыда, тем паче раскаяния.

И я тоже без стыда и раскаяния за вчерашний перебор со спиртным, проснувшись за полдень совершенно один в квартире (жена ушла на работу, а теща, скорее всего, отправилась "допродавать глаза" по окрестным магазинам, она обожала ежедневно покупать всякую мелочь и рухлядь, то несчетные булавки, иголки и носовые платки, то салфетки и цветные календарики на два года вперед или даже на прошлый год, то особые стельки в ботинки или к ним же шнурки разноцветные) тут же позвонил Вере.

Надо же, она оказалась у телефона, сама взяла трубку и без раздумий согласилась встретиться в центре. Похмелье мое сразу же улетучилось, но я все равно поправил здоровье, смешав в стакане водку с белым вермутом впополаме. Побрился, принял душ, оделся понаряднее, и полетел налегке, без непременного "атташе-кейса" на свидание. Как всегда опоздал, но Вера ждала меня терпеливо у памятника Пушкину и не сказала ни словечка упрека.

Пешком мы минут за пятнадцать дошагали до Дома журналистов, разговаривая о книгах и моих псевдоуспехах. Вере, в отличие от Маши, были, казалось, интересны любые мелочи; она внимательно смотрела на меня фиалковыми глазами и иногда забавно покусывала нижнюю губу, то ли чтобы случайно не перебить мой словесный поток, то ли не успевая вклиниться со своими замечаниями. Изредка она таки задавала наводящие вопросы, и тогда чувствовалось, насколько она молода и принадлежит совершенно к другому поколению.

- Мне кажется, что вы, Михаил, неправильно меня воспринимаете, несерьезно как-то. Все эти шуточки вам совершенно не идут.

- Какие шуточки?

- Вы знаете, какие. Расскажите мне лучше поподробнее о себе, над чем вы сейчас работаете?

- В основном над собой, стараюсь, как Фауст повыгоднее продать душу.

- Неправда, всё вы интересничаете, а на самом деле вы - честный, чистый, благородный. Ваши стихи гораздо откровеннее вашей риторики.

- Ну, стихи всегда лучше автора, ведь они обычно продиктованы тоской по идеалу.

- Да нет в них никакой тоски, вы такой веселый, вот и шуточки-то у вас бесконечные.

- Нахлобучил шут очки, сразу сузились зрачки. Ничего без очков не вижу, вы меня, Вера, явно за другого приняли.

- Не надо, Михаил. А то я обижусь и уйду. Прошлый раз вы были совсем другим.

- Вот я и твержу вам, что вы принимаете меня за другого.

- Ничуть. Мне интересны вы такой, какой на самом деле. А вы же постоянно притворяетесь сегодня и нарочито кривляетесь, чтобы не показаться смешным. Дескать, смейтесь, только не над тем, что дорого. Подсовываете обманку, наверное, вам так действительно удобнее.

- Вера, вы такая умная, что и меня, дурака, образуете. Но вот, кстати, мы и пришли.

И мы просочились сначала сквозь полуоткрытую чугунную калитку, потом через тамбур Домжура, разделись в подвальчике и, не поднимаясь в ресторан, несколько часов просидели в полупустом баре, попивая шампанское и кофе, закусывая жареным подсоленным арахисом и всевозможными бутербродами. Я даже удержался от водки, хотя так и подмывало заказать популярную здесь "отвертку" (смесь водки с апельсиновым соком). Разговор таки пошел в желанном для Веры направлении, и я неожиданно рассказал ей о том, что никогда не видел своего родного отца, что всегда считал отцом совершенно чужого по крови человека, обижался на него за мелочные придирки и нежелание считаться с моими интересами, в первую очередь с тягой к искусству.

Потом я проводил её до дому. Вера жила совершенно на другом, противоположном от меня конце Москвы, причем по той же ветке метро. Потом я больше часа добирался домой, приехал за полночь. Маша смотрела телевизор. Увидев меня, она выключила его и, не говоря ни слова, ушла в спальню. Потом выразительно и по-прежнему молча выбросила одеяло и подушку на диван в большой комнате, затем демонстративно захлопнула дверь, прижав её для верности сложенной вчетверо газетой.

Заснул я, не раздеваясь, и спал превосходно, без дурацких сновидений, только почему-то болела правая нога, очевидно натруженная тесным зимним ботинком. И ещё отчего-то мерзли пальцы рук.

XIII

Мы творим наших героев и наших богов по своему образу и подобию. Константин Вагинов хотел предстать в 20-е годы ХХ - го века новым Филостратом, только вот где ему было взять нового героя для своего Евангелия? Ведь Филострат, написав по заказу Юлии Домны "Жизнь Аполлония Тианского", имел перед глазами чудный образец, исполненный неподдельного величия. Пусть потом идеальный герой не совпадал со своим прототипом в мелких подробностях, важно совпадение генеральной идеи.