Долой оружие! - [11]

— Ну, конечно, он отправится в поход, счастливец!

— Ах, я так боюсь… эта опасность…

— Вот вздор какой! Заладила одно: опасность, опасность! Возвращаются же люди домой с войны жимы и невредимы. Я не одну кампанию сделал, слава Тебе Господи, и ранен был не раз, да вот уцелел же и дожил до старости, когда мне на роду было так написано.

Избитые фразы фаталистов! Но не то же ли самое говорили мы с моим мужем, выбирая военную карьеру для нашего первенца Руру? И в данную минуту слова отца показались мне отголоском житейской мудрости.

— Но если мой полк не будет назначен в поход… — начал Арно.

— Ах, да, — радостно перебила я, — вот еще надежда на хороший исход!

— Тогда я переведусь в другой, если окажется возможным… — добавил он.

— Чего-ж тут — невозможного? — с живостью подхватил отец. — Гесс назначается главным командиром, а он мне близкий приятель.

Сердце трепетало у меня от страха, и все же я не могла не восторгаться этими двумя храбрецами. Они так весело толковали о предстоящем походе, точно дело шло о каком-нибудь пикнике. Мой отважный Арно желал выступить против неприятеля даже в том случай, когда того не требовал долг службы. Он шел на войну добровольно, а мой отец, при всем возвышенном взгляде на вещи, находил это вполне естественным. Я собралась с духом. Прочь моя ребяческая трусость слабонервной женщины! Я должна выказать себя достойной моих близких, подавить свои эгоистические опасения и помнить одно: «мой муж — герой!»

Я вскочила с места и протянула ему руки.

— Арно, я горжусь тобою!

Он прижал мои пальцы к своим губам и, обернувшись к отцу, произнес с сияющим видом:

— Ты отлично воспитал свою девочку, дорогой тесть!

* * *

Отклонен! Ультиматум отклонен! Это произошло в Турине 26-го апреля. Жребий брошен, война объявлена!

Еще за неделю я приготовилась к катастрофе, но мне было не легче от этого. Когда Арно принес роковую весть, я с горькими рыданиями бросилась на софу и зарыла голову в подушки.

Он подсел ко мне, принимаясь кротко уговаривать меня, точно обиженного ребенка.

— Дорогая моя, успокойся! Ободрись! Ведь тут нет ничего дурного… Скоро мы вернемся победителями… Тогда мы будем с тобой вдвое счастливее после разлуки. Не плачь; твои слезы разрывают мне сердце. Я почти раскаиваюсь, что обещался непременно поступить в действующую армию… Впрочем, нет! Подумай: если мои товарищи пойдут драться, по какому праву останусь я дома? Тогда ты сама стала бы стыдиться своего мужа… Надо же мне понюхать порохового дыму, побывать в настоящем огне! До тех пор я, право, не могу чувствовать себя настоящим мужчиной и солдатом. Представь себе, как славно будет, когда я возвращусь с третьей звездочкой на воротнике, а, пожалуй, и с крестом на груди? — Я положила голову ему на плечо и плакала по-прежнему. Меня обуяло малодушие: все кресты и звездочки показались мне ничего не стоящей мишурой… Даже целый десяток большущих крестов на этой дорогой груди не стоят жестокого риска, что она, пожалуй, будет пробита пулей… Арно поцеловал меня в лоб, легонько отстранил от себя и поднялся.

— Теперь мне нужно идти по делам, милое дитя… явиться по начальству. Проплачься хорошенько, а к моему приходу я надеюсь найти тебя веселой и твердой… Ты должна успокаивать своего мужа, иначе меня одолеют мрачные предчувствия. Неужели теперь, в такое решительное время, моя дорогая женочка станет отнимать у меня всякое мужество, охлаждать мой пыл? До свидания, голубка!

И он ушел. Я подавила рыдания. Его последние слова еще звучали у меня в ушах. Да, несомненно, долг повелевает мне не только не мешать ему, но по возможности поддерживать его отвагу. Только этим путем мы, бедные женщины, имеем право выказывать свой патриотизм, чтобы и нас коснулся отголосок славы, которую заслуживают, наши мужья на поле битвы… «Поле битвы»… удивительно, как поразили меня своим значением в данную минуту эти два слова! На страницах истории, в патетических тирадах, они приводили меня в экстаз, но теперь я поняла, что под ними подразумевается отвратительная человеческая бойня. «Да, на этих полях битв они будут лежать зарезанными, заколотыми, пронизанными пулями, бедные, насильно выгнанные на безобразную резню, разумные существа с кровавыми зияющими ранами, и, пожалуй, в числе их…» Эту мысль закончить отчаянный вопль, невольно вырвавшийся у меня из груди.

Моя горничная Бетти вбежала в комнату с перепуганным лицом.

— Ради Бога, что с вами, ваше сиятельство?! — спросила она, дрожа.

Я взглянула на нее; глаза у ней были сильно заплаканы. Мне все стало ясно: она узнала печальную новость, а ее возлюбленный также служил в полку. Я была готова прижать ее к груди: мы обе страдали одинаково.

— Ничего, дитя мое… — мягко отвечала я. Люди уходят в поход, но и возвращаются обратно…

— Ах, ваше сиятельство, но нет… не все!..

И она снова залилась слезами.

Тут ко мне приехала тетка; Бетти удалилась.

— Я поспешила к тебе, Марта, чтобы утешить тебя, — сказала старушка, бросаясь мне на шею, — а также, чтобы, напомнить о покорности воли Божией в часы испытаний.

— Так ты уже знаешь?

— Весь город знает, душа моя… Везде идет громкое ликованье: эта война ужасно популярна.