Долина в огне - [66]
— Пойду навещу Якобиса, — небрежно бросил он, потягиваясь и вздыхая.
Стемнело. Вагонетки с горячим шлаком уже разгрузили, и откос полыхал, мерцая и вздрагивая под беззвездным небом. По улице брели коровы, возвращавшиеся с пастбища; бледные огни уличных фонарей освещали их костистые спины. Коровы мычали и шли, тяжело раскачивая разбухшим выменем. Из темных переулков выскакивали собаки и, полаяв, быстро исчезали за домами. Никогда не умолкавший завод свирепо хрипел.
Вскоре после ухода отца поднялся и Бенедикт.
— Мне нужно проведать священника, — объявил он так же небрежно, как и отец.
Мать обернулась.
— Так поздно?
Бенедикт утвердительно кивнул. Джой, спешно расправившись с супом, вскочил.
— Я с тобой! — заявил он.
— Нет, ты останешься дома, — сердито прикрикнул на него Бенедикт.
Джой отошел с обиженным видом, упрямо сжав губы.
По Яме из дома в дом ползли всякие слухи. На улицах было непривычно пусто, по ним разъезжали конные патрули. Раненый мистер Дрогробус лежал в больнице. Другой пострадавший, Петер Яники, умер; он лежал дома.
В полумраке улиц вокруг Бенедикта мелькали людские тени, то появляясь, то исчезая. Двери тихо открывались — на короткое мгновение в желтом отсвете возникал силуэт человека — и снова, будто коротко вздохнув, двери закрывались. Бездомные псы, напуганные непривычной тишиной, бегали, не обращая внимания на прохожих. Облака, еще более темные, чем ночь, стремительно мчались по небу; поднялся холодный ветер, он дул в сторону холмов.
Оглянувшись, Бенедикт увидел фигурку своего маленького брата, — тот крался за ним, легкий, как листик. Бенедикт спрятался за столб. Когда Джой поравнялся с— ним, Бенедикт протянул руку, схватил его за шиворот и подтащил к себе.
— Ступай обратно! — сердито закричал он ему в самое ухо и стукнул его по макушке. — Не смей идти за мной!
Джой отскочил, но, когда Бенедикт тронулся дальше, он снова пошел за ним. Бенедикт погрозил ему кулаком, а потом неожиданно свернул в переулок и помчался бегом. Вскоре уличные фонари остались позади; ему указывала путь только еле белевшая дорога. Он почувствовал, что уже не один: рядом слышались легкие шаги. Бенедикт остановился. Мимо него двигались тени, кто-то нечаянно толкнул его и, ничего не сказав, пошел дальше. Удушливо пахло свалкой и шлаком; Бенедикт досадливо передернул плечами.
Дорога круто сворачивала в кустарник у подножья холмов. Теперь можно было различить запах угля в заброшенных, еле тлеющих шурфах. Вспугнутые кролики удирали во всю прыть. Внезапно раздалось хлопанье крыльев, и из-под ног Бенедикта неловко, словно пьяная, взлетела какая-то птица. Не зная направления, мальчик словно угадывал его. Дорога кончилась. Теперь со всех сторон за него цеплялись ветки. Дикая яблоня осыпала его волосы душистыми лепестками, когда он крался под ней.
Он чувствовал, что народу вокруг него становится все больше и больше. Темнота сгущалась. Теперь люди двигались вперед, локоть к локтю. И наконец остановились.
Он дрожал. Он слышал, как стучали его зубы. Кто-то тихо выругался, потом раздался приглушенный смех, темнота казалась насыщенной сдержанной яростью. Бенедикт вспомнил, как Петер Яники полз по пыльной дороге, оставляя за собой полоску крови, и задрожал еще сильнее. Он вспомнил белое как мел лицо Лены, когда она, пошатываясь, шла за своей матерью. Он вспомнил еще одно знакомое лицо — такое отчужденное теперь! — и быстрый враждебный взгляд, который матушка Бернс бросила на него... Ему неудержимо захотелось быть рядом с отцом!
По тесным рядам собравшихся прошел тихий ропот, кто-то глухо свистнул. Бенедикту стало жутко. Вдруг он чуть было не упал — у его ног, заскулив, прошмыгнула собака. Бенедикт застыл от ужаса, будто стоял на краю пропасти. Еще раз свистнули. «Ну где же он?» В первый раз Бенедикт услышал чей-то голос, прозвучавший спокойно и естественно. Бенедикт даже вздрогнул от неожиданности.
Кто-то, стоявший впереди, спросил из темноты:
— Все собрались?
— Да, да, — послышалось со всех сторон, и Бенедикт внезапно понял, что ответы эти не случайны, что собрание подготовлено и хорошо организовано. Он чувствовал также, что народу собралось очень много.
— Отлично, ребята, — снова раздался тот же уверенный голос, от звука которого кругом стало как будто светлее, — но берегитесь непрошеных гостей!
В ответ тут и там послышалось шарканье ног, возня, чей-то испуганный вскрик, отрывистое ругательство, стук упавшего на землю тела, хрип, удары. И снова тишина и молчание, а спустя несколько мгновений — тихий, довольный смех. Человек, стоявший рядом с Бенедиктом, вдруг кинулся в сторону, сбив мальчика с ног, но его сразу схватили. Бенедикт увидел, как сверкнули его зубы и белки закатившихся глаз. Кто-то навалился на него, скрутил руки и прошипел: «Ты Друбак-осведомитель!» Друбаку сунули в рот кляп, замотали веревкой руки, а глаза завязали красным платком, какие бывают обычно у рабочих. Потом его ткнули лицом в землю, усыпанную кусками угля.
— Все в порядке, братья?
— Все в порядке! — ответил кто-то справа. — Все в порядке! Все в порядке! — раздались голоса сзади и спереди, слева и опять справа, словно голоса эти стояли здесь на посту, словно они были хозяевами этой темноты, властвовали над ней. Бенедикт почувствовал на себе чей-то пронизывающий взгляд, хотя сам он никого не мог различить в темноте.
Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.
Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем.
Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем.
После "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова выражение "написать роман о Понтии Пилате" вызывает, мягко говоря, двусмысленные ассоциации. Тем не менее, после успешного "Евангелия от Афрания" Кирилла Еськова, экспериментировать на эту тему вроде бы не считается совсем уж дурным тоном.1.0 — создание файла.
Роман «Гвади Бигва» принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.Тема романа — преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою — пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве — показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, «выпрямляется», становится полноправным членом общества.Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.