Долина в огне - [35]

Отчаянная, греховная мысль пришла Бенедикту в голову: он представил себе, что идет в город — воровать! Мальчик поскорее отогнал это искушение.

Весь вечер его преследовал тошнотворный запах жженого мусора, и вдруг он понял, куда идет, хотя сначала направился в ту сторону без всякой цели. Бенедикт брел по белой известковой дороге, вздымая густую, едкую пыль. «Пусть, — думал он, — пусть пыль разъедает мне нутро». Страданием он хотел заглушить свои горькие мысли.

Никто еще, наверное, не заходил ночью так далеко! Сойдя с залитой лунным светом дороги, Бенедикт пошел сбоку, в тени. У него еще не было никакого определенного намерения, однако ему почему-то не хотелось, чтобы его заметил кривой Култер, — сторож свалки. Столб с прибитой поперек дощечкой преградил ему дорогу, как крест. На дощечке была надпись: «Прохода нет. 50 долларов штрафа».

На свалке лежали целые богатства. Каждый день, пыля по известковой дороге, сюда приезжали грузовики. Старые лошади, которых рано или поздно тоже приволокут сюда же, медленно тащились, нагруженные отбросами города, сбрасывали их и трусили обратно за новой поклажей. Сначала кто угодно мог рыться здесь в поисках разных разностей. Было просто удивительно, насколько город не понимал цены вещам: иногда выброшенной мебелью, которая требовала всего лишь небольшой починки, можно было обставить целую комнату. В прежние дни свалка была усыпана мальчишками и взрослыми, как пирог изюмом. Но затем кривой Култер (один глаз у него был совершенно закрыт бельмом, словно смотрел внутрь) водрузил здесь столб с надписью и начал сам промышлять на свалке. Он складывал разное старье в большие кучи на дворе за печью, а потом продавал.

Култер зверски пил, и у него была винтовка. По ночам, спрятавшись в густой тени печи, он стрелял в крыс, которые рыскали на свалке. Мальчишки прокрадывались сюда за медью и латунью, за свинцом и серебром, хоть и знали, что если кривой Култер их поймает, то упрячет прямо в печку...

Бенедикт вздрогнул: перед ним темнела огромная мусорная куча. Она топорщилась и зловеще шевелилась под порывами ветра. Ему послышался хриплый голос отца Дара, и от страха у него перехватило дыхание.

Ясный месяц все время с любопытством глазел на него и видел, как Бенедикт пришел сюда. Месяц заливал своим сиянием свалку, и только небольшая часть ее была погружена в глубокую тьму, в которой, словно чьи-то подстерегающие глаза, поблескивали черепки и осколки. Бенедикт посмотрел в сторону печи: ее труба высилась перед ним, как длинная колонна, упираясь в небо клубами черного дыма. Кругом стояла тишина и не было ни души; лишь вездесущий ветер шелестел бумагой да с легким шорохом скользил в картошке, длинные стебли которой белели в серебряном свете. Там и сям вспыхивали блуждающие огоньки: свалку постоянно ворошили; мусор рассыпался и скатывался вниз, прежде чем застыть в тяжелом глубоком сне. Вонь, как липкий пар, поднималась от разлагающихся отбросов. Бенедикт дрожал, зубы его стучали. Затаив дыхание, он пробирался вдоль огромной кучи, согнувшись, чтобы его не было видно. Он нашел мешок, потом рукоятку от метлы, вооружился ею и стал рыться в мусоре. Воздух был отравлен. Словно пловец, мальчик захватывал его короткими глотками, а потом медленно выдыхал.

Он нашел медный котел и сунул его в мешок. Внезапно его охватила радость. Он застыл на месте, жадно огляделся вокруг. О, какое перед ним лежало богатство! Оставалось только выбирать себе сокровища. Крысы неохотно отступали перед ним, пятились назад; он грозил им палкой. Они крались в разные стороны, злые серые тени. Бенедикт увидел сломанный канделябр и бросился к нему; канделябр, казалось, был из чистого серебра. И вдруг над долиной раздался оглушительный выстрел. Мальчик упал ничком в какую-то маслянистую лужу. С кучи посыпались вниз жестянки. В страхе он вцепился в мусор пальцами, прижался к нему. Он даже не мог пошевелить губами и прочитать молитву; он оцепенел от ужаса.

Но легкий ветер не испугался, он шелестел вокруг него и лизал его щеки. Мальчик осторожно повернул голову. С того места, где он упал, он едва мог различить печь. Мирный лунный свет заливал двор; ни одна тень не двигалась. И вдруг он увидел! Луч месяца упал на винтовку, озарил ее, — как перст указующий, она была направлена прямо на него!

Бенедикт лежал плашмя на грязной куче и не сводил глаз с винтовки. Он ждал. Он не мог пошевельнуться, не мог даже помыслить об этом! Ему казалось, что он навеки прикован к свалке, к этим гниющим сокровищам города, а сверху камнем на него навалилось его собственное тело, невероятно тяжелое. Волшебная, кристально чистая ночь сияла вокруг. И сам Ужас подкарауливал светлый месяц своим единственным глазом...

Что-то шарахнулось на куче, и опять грянул выстрел. Серая тень подскочила в лунном свете, упала и с пронзительным писком поползла по склону кучи, гремя жестянками от консервов. Затаив дыхание, Бенедикт глядел, как она спускается вниз. Снова раздался выстрел. Крыса запищала и поползла быстрее.

Бенедикт с ужасом следил за ее приближением. Он подумал, что сейчас крыса подползет к нему и запачкает его своей кровью. Ее пронзительный писк вдруг загремел у него в ушах оглушительным ревом, в котором потонули все ночные звуки. Спазма сжала ему горло, во рту пересохло, глаза расширились от ужаса. Крыса опять подскочила и кувырком покатилась вниз, а за ней с грохотом затарахтели жестянки. Внезапно все стихло; лишь отдаленное эхо перекатывалось, как барабанная дробь, но скоро и оно стихло.