Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории - [153]
Теперь можно идти. По дороге в магазине, в добавление к передаче, купила топленого масла и несколько банок консервов. Свои вещи оставила в гостинице.
Сегодня надо уезжать. Поезд в Караганду отправляется по четным числам в два часа ночи. В 22 часа на станцию Новорудная шла из гаража комбината машина.
Почему-то с утра была уверенность – что-то сегодня выйдет.
Вскинув рюкзак на плечи, бодро пошла по знакомой дорожке мимо клуба через переезд.
«Где он сейчас? Сидит в зоне? Вот глупо. Теперь, на верное, действительно, ничего не разрешат».
За переездом слева от дороги возвышалась 43 шахта. Дорога слегка пылила. В тех краях особенная пыль. Мягким слоем сантиметра в три она покрывает землю. При малейшем ветре пыль завивается и кружит по дороге облаком, разрастаясь вширь и вверх. При сильном ветре начинается пыльная вьюга и смерчи.
Сегодня было на редкость тихо. Начинало изрядно припекать.
– Дамочка, не спешите, Андрей здесь, – где-то близ ко сказал мягкий, спокойный голос.
Что такое?! Не сразу поняла.
Справа от дороги тянулись два ряда колючей проволоки. За ней на буро-серых буграх работали люди, одинаковые, серые.
Значит, его не оставили в зоне! Опять охватило озорное чувство, спортивный интерес. Так и есть. Вот он идет быстро по буграм, длинный, в синих брюках, с очками на лбу. Не добежал метра три до проволоки, приподнял фуражку и пошел вдоль проволоки параллельно дороге. Сильный, стройный, совсем такой же.
Я, не останавливаясь, жестом показала ему на свое сердце. Кивнул. Вахта совсем далеко. Он незаметно показал на нее. Поняла, что надо зайти.
Напротив у ворот 43 шахты стояла бригада заключенных. Когда я поравнялась с ними, первые сняли шапки и поклонились. Это было так неожиданно, и так же неожиданно екнуло сердце. Вахта – крошечное сооружение – оказалась битком набита солдатами в синих фуражках. Они сидели за столом, который занимал все свободное пространство. Напротив двери в стене было про делано небольшое отверстие. Это было окошечко, из которого стража взирала на заключенных; я увидела милое, милое, ничуть не изменившееся за два года родное, загорелое лицо. Он стоял там, за проволоками, в десяти метрах от меня и улыбался.
– Здрасте. Кто здесь самый старший? – А сама поверх фуражек смотрю в окошечко.
– Я. А что?
– А мне вот передачу надо передать.
– Кому?
– А вон он стоит в синих брюках.
– Это вам в управление надо идти.
Вдруг слышу ясно спокойный Андрейкин голос: «Иди к полковнику Чечеву». Сумасшедший, сейчас его обложат, если не хуже! Но ничего.
Вышла из вахты. Прошла несколько шагов и, о ужас! забыла фамилию полковника. Вернулась, спрашиваю у солдат. Они хором: «Чечев!»
Теперь уже не забуду. Если Андрейка сказал, значит сначала к нему. Идем вдоль проволоки, я по эту сторону, он – по ту, смотрим друг на друга. Вдруг снова его твердый голос.
– Если ничего не выйдет – уезжай!
– Выйдет!!!
Он кивнул, и я пошла, не оборачиваясь. Выйдет! Выйдет! Должно выйти! Если дадут хоть десяток минут через проволоку (должны дать), скажу ему сначала, что все здоровы, про бабушку, про братьев, а потом прочту «Молитву» Лермонтова («В минуту жизни трудную…»). И еще прочту последнее четверостишие «Писем из тюрьмы» Назыма Хикмета. В управлении сказали, что полковник Чечев не здесь, а в управлении лагеря (здесь управление лаготделения), которое находится совсем в противоположной стороне поселка. Иду назад. Кругом, в обход, по другой дороге, километра два. Вхожу, спрашиваю у дежурной синей фуражки.
– Здесь полковник Чечев?
– Уехал в командировку.
Наверное, мое лицо вытянулось настолько противоестественно, что дежурный добавил:
– Он сейчас еще дома. Идите домой. Он едет в пять вечера, а сейчас вон еще часа нет.
Долго, запутанно объяснял, где найти дом Чечева. Поняла только, что перед домом должен стоять легковой ЗИС и грузовик.
Поблагодарила и пошла. Домик одноэтажный, маленький, в зелени.
На лавочке сидят синие фуражки, смотрят.
– Здесь живет полковник Чечев?
– Стучите в ту дверь. – Открыла старушка.
– Можно мне видеть полковника Чечева?
– А вам на что?
– Личное дело.
– Сейчас узнаю.
Через минуту вышел очень толстый дядя в белой майке без рукавов, с совершенно лысой головой, увеличивающейся книзу. «Вроде добрый», – подумала я и, не снимая рюкзака, выпалила все в нескольких словах. Вдруг глаза полковника стали стеклянными. Не дослушав, он оборвал:
– Нельзя. – Повернулся и хлопнул дверью.
– Товарищ полковник…
– Бесполезно, – сказала синяя фуражка с лавочки. Так-с. Еще одна дверь захлопнулась. Ничего, пойдем в другую. Спрашиваю у солдат, к кому можно обратиться еще.
– Да к кому же еще. Бесполезное дело. Вот, может, майор Щеков.
– А где его найти?
– В управлении лагеря.
Снова иду в управление. Опять к тому дежурному.
– Ну, нашли?
– Все в порядке. Где мне найти майора Щекова?
– А его сейчас нет.
Ждать или не ждать? Дежурный сказал что-то о заместителе. Решила пойти к нему. Подождала, пока он освободится, и с полным рюкзаком ввалилась к нему в кабинет.
За столом в просторном шикарном кабинете сидел дядя в штатском и курил. Опять мелькнуло в голове: «Выйдет!» Сразу начала:
– Знаете что, помогите мне, пожалуйста. Я приехала из Москвы, к мужу. Он заключенный. Надеялась, что мне дадут хоть десять минут с ним переговорить, а не дают. В министерстве сказали: поезжайте, там, на месте разрешат, а вот не разрешают. Как мне быть?
Что мы знаем о Петре II? Пётр II Алексеевич — российский император, сменивший на престоле Екатерину I. Внук Петра I, сын царевича Алексея Петровича и немецкой принцессы Софии-Шарлотты Брауншвейг-Вольфснбюттсльской, последний представитель рода Романовых по прямой мужской линии. Вступил на престол в 1727 году, когда ему было всего одиннадцать лет, и умер в 14 лет от оспы. Но управлял ли он страной? Кто реально держал власть в Российском государстве? Историк А.И. Алексеева в своей книге раскрывает тайные пружины дворцовых заговоров и переворотов, знакомит читателя с яркими личностями того времени, развенчивает устоявшиеся мифы и легенды.
Среди белых пятен русской истории — 1725–1730 годы, когда за пять лет сменилось четыре императора. В их числе был отрок Петр II, при котором завязался тугой узел придворных интриг. Что будет с юным императором, чем кончится схватка Давида с Голиафом, каковы намерения Петра II и их завершение? Чего добивалось окружение царя и что из этого вышло? Обо всем этом пишет историк и писатель Адель Алексеева.
Герои повести "Кольцо графини Шереметьевой" — Наталья Шереметьева и Иван Долгорукий, на долю которых выпали заговоры, доносы, ссылка — и великая любовь... 19 января 1730 года должна была состояться свадьба, и не простая, а "двойная" (это к счастью): императора Петра II с княжной Екатериной Долгорукой, и свадьба князя Ивана Долгорукого с Наташей Шереметевой. Но случились непредвиденные события. Ивана Долгорукого ждала ссылка в ледяную тундру, юная жена отправилась в Сибирь вместе с ним. В поздние годы она написала о своей жизни "Своеручные записки".
Михаил, сирота, который рос в Воспитательном доме Демидова, благодаря очевидным способностям к живописи получает возможность отправиться во Францию, чтобы стать учеником известной художницы Виже-Лебрен. Кто же знал, что путешествие его начнется как раз в канун Великой французской революции. В пути он попадает в руки пиратов, затем — на галеры, но в конце концов прибывает в Париж, а там новые приключения — такие же опасные… Автор Адель Алексеева уже не в первый раз представляет вниманию читателей романы о развитии культуры и искусства в России конца XVIII — начала XIX века: «Граф и Соловушка» — о театре, «Золотой скарабей, или Крестовые братья» — об архитектуре.
«Прощай и будь любима» – роман о жизни московской семьи в XX веке. У старшего поколения самые драматические истории проходят в 1920-е годы. На младшее поколение выпали не менее драматические события 1950-х годов. А для главной героини Вали Левашовой вся взрослая жизнь сопровождается то страстью, то сомнениями, в которых «виноваты» любовь и разлука, поклонники и одиночество…События в книге самые что ни на есть реальные, и потому им легко вписаться в набоковскую мысль: «Да, жизнь талантливее нас. Куда нам до нее! Ее произведения непереводимы, непередаваемы…».
Книга о жизни и творчестве русского советского художника — создателя первой картины, посвященной революции ("Большевик"). Жизнь художника может служить образцом высокого нравственного подвига.Для среднего школьного возраста.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».