Долго ли? - [39]

— Но что могло исковеркать такое милое, живое существо!..

— Своя злая воля, Лука Иваныч, — отвечала Елена Ильинишна раздраженнее. — Ничто иное!.. Как смеет она говорить про тоску и скуку, когда она в жизни своей не знала, ни одного часа, что такое труд, что такое долг, что такое идеал?.. Скука!.. вот это прекрасно! А не хочет ли она сесть на пустые щи и просиживать по шестнадцати часов в день… С иголкой в руках…

— Песнь о рубашке! — перебил Лука Иванович, злобно расхохотавшись. — Знаем мы эту Гудовщину! Я у вас не такого рецептика спрашивал, добрейшая Елена Ильинишна. Ну, хорошо-с, в ней злая воля действует — согласен с вами, она не знает ни труда, ни голода… Но почему же мы-то с вами, соль земли, умники, носители идеалов и чего вам угодно, отчего же это мы с вами не в состоянии вылечить от этой злой воли какую-нибудь смазливую барыньку? Отчего?

— И лечить ее не нужно, друг мой, — слаще возразила Елена Ильинишна, опуская глаза, — к чему тратиться на такие бесплодные опыты?.. Оглянитесь кругом себя… столько честных тружениц ждут одного слова поддержки, чтобы идти туда, где блистает вечный идеал… Не знаю, соль ли мы земли, но мы сильны внутренне Подайте руку по-приятельски, проникнемся солидарностью, образуем настоящее духовное братство, и вы увидите, что мы — сила!..

— Сила! — еще резче расхохотался Лука Иванович и встал.

Он не мог совладать с нахлынувшим на него злобным чувством. Еще минута, и он готов бы был разразить эту ни в чем не повинную особу, говорившую ему с такой явной симпатией.

— Наивное создание!.. — кинул он ей прямо в лицо. — Не заговаривайте вы, пожалуйста, вашим картонным идеализмом печальной сути… Отвечайте вы мне на вопрос… Только ваше девичье сочинительство не позволит вам никогда дать настоящего ответа. Отчего мы с вами бессильны выгнать из смазливой барыньки беса скуки? Отчего? Оттого, что мы с вами — ничтожество, понимаете, всяческое ничтожество, как люди, как работники, как граждане, как корпорация! Вас наполняет самообман, над которым даже госпожа Патера потешается, а я вот задыхаюсь… И уж, конечно, не найдется у вас рецепта от этого недуга!..

Растерявшаяся Елена Ильинишна хотела было что-то вымолвить, но Лука Иванович, махнув рукой, крикнул ей:

— Избавьте, избавьте! — и больше выбежал, чем вышел, из гостиной.

XXIX

Как прошла у него ночь, он не мог дать себе ясного отчета. Помнит только, что усталый, иззябший, с дрожью во всем теле, очень поздно дотащился он до своей квартиры. Как сквозь туман, мелькнули перед ним опухшие от сна глаза Татьяны. Кажется, что-то она ему пробормотала. В плохо протопленном кабинете, где он продолжал спать, все та же Татьяна указывала ему на какой-то квадратный синеватый пакет с бумажной печатью.

Он еле держался на ногах; и, вероятно, Татьяна, при всей своей сонливости, подумала, что барин ее сильно подгулял. Спал он как убитый, без всяких снов.

Его разбудил громкий разговор в коридоре, около самой двери в кабинет.

— Как спит? — ворчливо-весело крикнул мужской жиденький голос.

— Так вот, до сей поры, — ответил полушепотом женский голос.

Лука Иванович узнал голос Татьяны; но кто с ней говорил, он не мог распознать: в голове его не было еще никакого отчетливого представления о том, где он, почему так громко кто-то говорит, который час, начинается день или уже кончается?..

Кабинет постоянно наполняли сумерки от высокого брандмауера соседнего дома, но Лука Иванович все-таки смог сообразить, что стояло далеко не раннее утро.

— Да разве он не читал ее? — спросил опять жидкий мужской голос.

— Подавала пакет, подавала, — оправдывалась Татьяна, — как пришел, подавала.

— Да в котором это часу было?

— Не могу доложить — чуть ли не перед самым утром.

— Хорошо!..

И вслед за этим возгласом раздался стук в дверь.

— Кто там? — окликнул Лука Иванович, стыдливо встрепенувшись.

— Спите? Прекрасно!.. Как нельзя лучше!..

Дверь растворилась, и вбежал, во фраке со значком, Проскудин, держа на отлете портфель из зеленого сафьяна.

— Который же час? — смиренно спросил Лука Иванович, поднимаясь с постели.

— И он спрашивает!.. Половина третьего, государь мой, половина третьего!.. Понимаете вы это?

— Поздненько, я сейчас…

Проскудин стремительно оглядел стол, схватил лежавший как раз посреди его пакет, поднес его к самому носу Луки Ивановича и крикнул:

— А это что? Полюбуйтесь: даже не распечатана депеша!

Лука Иванович убедился, что депеша действительно была не распечатана, но он все еще не мог понять, почему приятель его, Проскудин, обыкновенно спокойный и благодушный, тут так волнуется.

— Да что же в этой телеграмме? — спросил он все еще заспанным голосом.

— Извещал я вас, государь мой, — уже мягче заговорил Проскудин, — чтобы вы, ровно в 11 часов, явились в окружной суд, а оттуда отправились бы со мной к одной особе; ее именно сегодня-то и нужно было застать… И все это для вашего места… А который теперь час, смею спросить?..

— Вы уж это мне вострубили, — полушутливо ответил Лука Иванович и, прикрываясь слегка одеялом, добавил, — дайте мне прийти в приличный вид и потом казните меня…

Проскудин быстро вынул часы, посмотрел на них, издав звук неодобрения, после чего сел на стул и стал разбираться в своем портфеле.