Долго ли? - [15]

— Да уж я вам верю, — сказала Анна Каранатовна и махнула обеими руками.

Смущенное выражение еще не сходило с ее лица.

— Можете верить, — весело выговорил Мартыныч и потом тотчас же одумался, встряхнул рукой волосы.

— Где же они, эти шесть тысяч? — как бы про себя спросила Анна Каранатовна, и лицо ее, обращенное к собеседнику, получило почти жалобное выражение.

X

Мартыныч еще сильнее взъерошил волосы и, положа локти на стол, сделал мину человека, собирающегося деликатно возражать.

— Как мы с вами разочли, Анна Каранатовна, — начал он с оттяжкой, — в самом деле, выходят большие деньги. Шутка ли, шесть тысяч целковых!

— То-то я и говорю, Иван Мартыныч,

— Только это мы с вами в проекции клали, а на поверку-то выйдет совсем другой разговор. Первое дело, место надо такое, чтоб постоянная работа была. В газете, что ли, занятие иметь; сам дома ведь не станешь газету сочинять. А второе дело, кто без места и только статьи там либо повести сочиняет, так случается и так, что и есть куда поместить, не спорится самое это писание. Я вот работу имел у одного тоже господина. Веселый такой и простой человек, Черемисов Павел Яковлевич, и в цене: по семидесяти пяти рублей получает, ей-ей; а придешь к нему, выйдет он, да так руками и разведет: нечего мне вам, Иван Мартыныч, вручить, никакого оригиналу не будет; вот, говорит, целую неделю ни единой строки из себя выжать не могу, — так вот и скажет этими самыми словами.

— Отчего же это, скажите на милость? — осведомилась с некоторым сердцем Анна Каранатовна.

— Духу нет, как бы вам сказать… форсу такого. Сидит это по целым часам и перо грызет, и ничего не может. Вот вы и прикиньте: коли на каждую неделю, примерно, хотя по три дня — выйдет уж двенадцать день прогульных; по нашему с вами расчету, двухсот уже целковых и не досчитался; а в остальные — тоже могут помехи быть: нездоровье там, что ли, или ехать куда, или гости помешают. Да это еще я про обстоятельного человека говорю… иные и зашибаются, так тут ведь никакого предела нельзя положить…

— Да ведь, пожалуй, — перебила Анна Каранатовна, с движеньем правой руки, — вон у нас Лука Иваныч и трезвый совсем, а ведь тоже вот, как вы рассказываете: пишет день-другой, а там и расклеился; лежит, знай себе, на диване, да морщится, все на какой-то катар жалуется; читать-то читает, да что в этом проку?.. А то так сидит-сидит у стола; я в щелку погляжу: совершенно как вы рассказываете, Иван Мартыныч, только перо-то у него деревянное, так он его не грызет, а мусолит.

— Ну, да-с! — грудной нотой вскрикнул Мартыныч, и глаза его радостно заблистали. — Я уж ничего не выдумаю, Анна Каранатовна. Надо на каждого человека глядеть, как по его званию… вникнуть. Вот они, тысячи-то, и разлетятся!..

И он захихикал.

Лицо его собеседницы приняло унылое и даже несколько сердитое выражение.

— Я вам про то же и говорила: сочинителю, может, и больше пятидесяти рублей платят, а с хлеба на квас перебивается.

XI

Вошла Татьяна с самоваром и, уходя, спросила еще раз:

— Щи-то разогревать, что ли?

— Я уж тебе говорила, — кинула ей Анна Каранатовна и принялась со вкусом заваривать чай.

Мартыныч вынул аккуратно из кармана панталон длинный портсигар и чрезвычайно деликатно закурил папиросу на лампе. Папиросы он употреблял со сладким дамским запахом, тонкие и длинные.

— Вам не угодно ли? — осведомился Мартыныч, показывая на папиросы.

— Нет, уж я после, чайку отпимши.

Они начали пить чай с довольными лицами. Анна Каранатовна пила, слегка подувая на блюдечко; Мартыныч — из стакана. Но по их лицам все-таки заметно было, что обоим хотелось вернуться опять все к тому же разговору.

После второй чашки Анна Каранатовна вздохнула.

— Вот что я хотела вам сказать, Иван Мартыныч, — начала она с той полужалобной миной, какая уже появлялась на ее губах. — Мы про сочинителев-то сейчас говорили, а тоже и об вас надо подумать.

— Каким манером-с? — спросил, весь встрепенувшись, Мартыныч.

— Да очень уж мне перед вами совестно… за Луку Иваныча, хотя, быть может, и жалко его немножко. Вот сегодня на целый день он пропал: наверно говорю, что по разным местам ищет перехватить рублишек десять-пятнадцать, а вернется ни с чем, я уж знаю. Потому — какие у него приятели? Все такие же, как и он, грешный. Вы вон говорили, что у вашего генерала работу имел…

— Так точно, да и теперь у них еще не покончено.

— Так он к генералу не пойдет просить: горд, да и ловкости у него совсем нет — не умеет обойтись с таким человеком.

— Это вы правильно говорите: в их звании все как-то больше с амбицией.

— Уж не знаю, чего гордиться-то! — вырвалось у Анны Каранатовны. — Вот я и говорю, Иван Мартыныч, — продолжала она первоначальным тоном: — Вы уж извините, может, Лука Иваныч сейчас придет, а платить-то ему опять нечем будет.

Мартыныч энергичнее дунул на пепел папиросы и повел плечами.

— Полноте, Христа ради, Анна Каранатовна! — вскричал он с краской на лице. — Как вам не стыдно? Опять вы эдакой разговор со мной ведете; я уж вам докладывал, что крайности никакой не имею. Тоже я и самому Луке Иванычу довольно говорил: не пропадет! Ведь вы сами знаете, я не этим одним живу.