Долго еще до вечера? - [50]

— Что, хочешь сказать, что это не так? — нахмурился мастер.

— Ага!

Младший шлепнул его по щеке:

— Не смей противоречить дяде Фане! Знаешь, кто такой дядя Фане? Мастер! Когда он скажет слово… Знаешь, что значит, когда мастер скажет слово?

Человек, как видно, не знал и считал, что узнать не мешает.

— Скажи, дядя Фане, слово, — попросил он.

Один лысый рабочий прыснул со смеху.

— Чего зубы скалишь? — нахмурился мастер. — Человек подумает, над ним насмехаешься.

— Прости, мастер, оплошал, — сказал лысый, просительно сложив ладони под подбородком.

Человеку этот жест показался смешным, и он непринужденно засмеялся. Смех звучал вроде чирикания, и никто не посмел оборвать его. Он сам перестал смеяться и подошел к сварочному аппарату. Присел на корточки, пощупал, постучал по нему, погладил.

— Мне нравится, — сказал.

— Купи, коли нравится, — посоветовал дядя Динкэ.

— Денег нет, — откровенно признался человек.

— Если ты — парень серьезный и тебе можно верить, я дам взаймы, — сказал лысый. — Правда, сейчас у меня не густо, мебель купил, а вот зимой…

Человека это неожиданное предложение как будто заинтересовало, но все-таки он не очень поверил.

— Э-э, зимой… — вздохнул он. — Зимой вас здесь, дядя, не будет. К зиме этот дом будет готов. И вон тот… и этот… Вся улица будет готова.

— М-да, — сказал дядя Фане, к зиме вся улица будет готова. А то как знать… Станешь нас разговорами от дела отрывать — не будет. Из-за тебя не успеем.

У человека сразу все веселье пропало.

— Всерьез, дядя Фане? — спросил он.

— Дядя Фане всегда говорит всерьез, — ответил ему младший из рабочих.

Человек потупил глаза и не поднимал их, пока сначала дядя Динкэ, потом лысый, потом дядя Фане не принялись один за другим за дело. Младший подошел к человеку и без слов надел ему на голову щиток электросварщика с темными стеклами. Щиток упал ему на плечи, и человек поправил его, придержав руками.

Сварочные аппараты опять стали сыпать искрами, и в душе человека разливалось что-то необыкновенно приятное и прекрасное, что-то, чему нет названия, но ради чего он, собственно, и забрался сюда, на шестой этаж.

Как забрался? Это останется тайной. Сварщики работали, и каждый по-своему думал об этой тайне. Вскоре они все пришли к одному мнению, самому простому и естественному; оно не требовало никаких объяснений, его надо было просто принять: если человек родился крылатым, почему бы ему не летать?

СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!

ПОЕЗД ОТХОДИЛ С ВОКЗАЛА.

Кто-то из окна вагона крикнул:

— До свидания!

Кто-то с перрона ответил:

— Счастливого пути!

У того, в окне, и у другого, на перроне, одинаковый голос и оба похожи как две капли воды. Если бы вы были поблизости и крикнули: «Влэдуц!», оба повернулись бы к вам.

Паровоз все больше набирал скорость, пыхтел, как любой паровоз, и свистел тоже, правда, чаще, когда надо и когда не надо, но это никого не удивляло, все узнали, что его ведет умелый механик, может, даже самый, самый умелый. Пускай паровоз свистит сколько угодно, пассажиры знали, что они в безопасности и приедут вовремя.

Заглянув в топку, механик сказал кочегару:

— Подбрось угольку!

Кочегар не стал ждать, чтобы ему повторяли. Взял лопату и ответил:

— Сейчас. Сегодня до ста в час нажарим.

У механика тот же голос, что и у кочегара, и оба похожи как две капли воды или, если хотите, как два куска угля. И в то же время они похожи на того, что в окне вагона, и на того, что остался на перроне. И всех четверых зовут Влэдуц!

Поезд с грохотом переехал через мост. В это время двери купе отворил контролер.

— Добрый день! Предъявите билеты!

— Пожалуйста, — протянул свой билет путешественник. — Я еду в Констанцу.

— Там чудесно, — сказал контролер. — Я там был. Знаете, какого цвета чайки?

— Белого. А вы знаете, что я нашел в море в прошлом году?

— Знаю. Медузу. Она похожа на абрикосовый джем, только бесцветная.

— Однажды я поймал рыбку, — сказал путешественник.

— Этого я не знаю, — пожал плечами контролер.

— То есть, я хочу сказать, чуть не поймал.

— А, да, это я помню.

У контролера, серьезного человека, тот же голос, что и у путешественника, тоже серьезного человека, и оба похожи как две капли воды или как два железнодорожных билета, если хотите. И в то же время они похожи на того, кто в окне вагона, и на того, кто остался на перроне, на механика и на кочегара. И всех шестерых зовут Влэдуц.

Поезд мчался по бесконечной равнине.

И вдруг на пути семафор.

Глаз у семафора красный. Механик остановил паровоз.

Справа от поезда высилось огромное здание. Это мог быть только завод. Он был в лесах, и там еще работали каменщики. И среди них — один знаменитый мастер. Его знала вся страна. Портрет каменщика был напечатан в газете, о нем говорили по радио, и он сам написал книгу о работе каменщиков, в которой не обошел и… каменщиц.

Путешественники сгрудились у окна, чтобы взглянуть на него.

— Как дела? — крикнул ему повар из вагона-ресторана.

— Дела идут! — ответил знаменитый каменщик.

— Завод строим на славу!

— Я бывал на заводе, — сказал повар. — Там люди веселые. Любят шутить. Когда я там был, один мастер спросил у какого-то мальчика: «Что тяжелее: килограмм железа или килограмм пуху?» — «Разумеется, железа», — ответил мальчик. — «Давай проверим!» — «Давай!» Пошли, взвесили — на весах одинаково. На заводе оно так. Не отпустят, пока не поймешь, что да почему. — И повар еще сказал каменщику: — Знаешь, что мне кажется удивительным?