Долгий путь к себе - [14]

Пани Мыльская не растеклась слезами и не закаменела. Принесла на стол ларец с деньгами и другой ларец, с украшениями. Опрокинула оба ларчика на скатерть. Поглядела.

Серебра было злотых на триста, перстней, сережек, запон — тоже на полтысячи, не больше. Пани Мыльская побрякушек не любила. Деньги же, которые у нее водились, она истратила зимой на куплю деревеньки, леса и крошечного хутора на реке, где затеяла построить мельницу. О Павле думала, когда покупала земли, души, леса. Об одном Павле. Рыцарь он храбрый, но расточительный. Оставь ему деньги — через год будет нищим. Имения — другое дело. Продать он их не догадается, а надоумят, так поленится. Да и не посмеет, может быть.

Пани Мыльская свернула скатерть, высыпала свои богатства в один ларец, кликнула слугу.

— Оседлайте мою кобылку и сами будьте готовы. Едем в Кохановку.

Отпустила слугу. Стояла посреди комнаты и не могла сообразить, что ей нужно сделать. И жаром охватило: помолиться забыла!

— Господи! Пощади!

Пани Мыльская опустилась перед распятием на колени. Ни одной молитвы вспомнить не могла. Начинала, но слова тотчас путались, разбегались, а поймать их, удержать не было силы. «Господи! Господи!» — шептала пани Мыльская.

2

— Вам семь тысяч злотых? — переспросила пани Ирена и задумалась. — У меня есть семь тысяч. Ровно семь. Это все мое личное состояние… Но вы, кажется, противница посессии?

— Противница ли, не противница! Нужда, пани Ирена… За семь тысяч я бы отдала вам недавно приобретенный мною лес, хутор, на котором я строю мельницу, и часть земель…

— Пани Мыльская, у меня только семь тысяч. С матерью у нас отношения сложные, я должна заботиться о себе сама. Рассчитывать на чью-либо помощь мне не приходится…

— Я отдам мое село.

— Село и лес.

— Согласна, пани Ирена.

— Из глубокого к вам уважения я позволю вам жить в усадьбе.

— Благодарю, пани Ирена. Боюсь, что это будет для меня тяжелым испытанием, но в первые месяцы я воспользуюсь вашими милостями. Поживу в старом доме, пока не построю на хуторе временного гнезда… Семь тысяч? Года три уйдет на сбор денег… Да о чем я? Бог дал, Бог взял. Будем молиться и ждать его щедрот.

— Когда вы собираетесь оформить посессию? — спросила пани Ирена.

— Да хоть сегодня!

— Прекрасно, пани Мыльская. Правду сказать, я собираюсь в дорогу.

— Уж не на званые ли балы коронного гетмана?

— Вы угадали! — лицо у пани Ирены было озабоченное, но открытое. — Жениха пора найти. Я от матушкиных забот отказалась. Матушка моя купцов обожает. Теперь вот самой приходится хлопотать.

— Чтобы одиноко на балах не было, можно вместе поехать. Мне нужно к гетману Потоцкому. Сын у меня в татарском плену.

— Так вам деньги на выкуп?

— На выкуп.

— Пани Мыльская, я тоже полька. Я возьму у вас половину леса. Да, да! Половину.

Синие глаза пани Ирены сияли патриотическим восторгом.

3

Дом великого коронного гетмана Николая Потоцкого был открыт для любого шляхтича. За стол сажали, не спрашивая, кто ты и зачем. Постель стелили, не любопытствуя, надолго ли? Иные жили месяцами. Да только не всякому дармовая кормежка была в радость. Приезжали к великому гетману за ясновельможными милостями, а Потоцкий хоть и видел просителя за столом у себя месяцами, но в канцелярию позвать не торопился.

Вторую неделю на самом краю необъятного стола веселился в свое удовольствие некий шляхтич из украинцев. Хохотал громко да так заразительно, что все вокруг него тряслись и ухали. А веселый шляхтич, здоровенный детина, откидывал могучие телеса на спинку стула, и стул, жалобно пискнув, рассыпался. Все застолье, не удержавшись, покатывалось со смеху. Прыскали серьезные знатные мужи, сам гетман заливался вдруг смешком. Прибор от себя оттолкнет, глаза закатит да тяв-тяв — тоненько, пронзительно. Все застолье заходилось в новом приступе дурного, безудержного смеха, и великий гетман, тоже похохатывая, багровел от ярости: это ведь его смешок всех веселит.

Не выговаривая гостю, не опускаясь до того, чтобы узнать имя шляхтича, великий гетман напустил на него своего шута.

Все ждали веселой затеи, но шляхтич о чем-то поговорил с шутом, веселая дружина удалилась из-за стола и вернулась к третьей перемене блюд. Вернулись все серьезные. Сели, начали есть, как вдруг веселого шляхтича затрясло, отвалился он на спинку стула, тыча пальцем в лицо шута, стул пискнул и разъехался. Застолье, хоть и знало фокус, поперхнулось-таки, а разглядев ту штуку на лице шута, на которую указывал шляхтич, загоготало без всякого удержу. Этой штукой был — нос, вздувшийся и красный, как бурак.

— Отчего веселие? — спросил Потоцкий, резко поднявшись из-за стола.

«Седьмой стул поломал, мерзавец!» — подумал он о шляхтиче и еще более сдвинул брови, потому что уличил себя в мелочности.

— Ясновельможный пан! — встал и поклонился великому гетману шляхтич. — Мы играли в хвыль.

— В какой хвыль?

— В обыкновенный. На деньги, ваша ясновельможная милость, мы играем. Все давным-давно проиграли, теперь режемся в носы.

Ответ был столь искренен, а дело столь ничтожно, что великий гетман, взявшийся при всех распутать дело, почувствовал себя — дураком.

Назавтра все повторилось: сидящие на конце стола после игры в хвыль потешались над неудачником и заодно над всем домом великого гетмана. Теперь Потоцкому это было ясно. Он знал о шляхтиче все, одного не запомнил — имени.