Долгие сумерки путника - [64]

Я направился в Администрацию, находившуюся в одном из зданий рядом с Воротами Трианы.

Со спокойствием для меня несвойственным, я стерпел нерасторопность тамошних чернильных крыс и дождался, пока меня принял чиновник, отвечающий за грузы.

— Я капитан и губернатор Альвар Нуньес Кабеса де Вака. Я хотел бы узнать, почему заперты в клетках люди возле Склада королевской древесины и зачем они здесь…

— Индейцы?

Он порылся в бумагах, отдал распоряжение другим чинушам. Они принялись перебирать списки, накладные, квитанции о погрузке и выгрузке.

— Индейцы предназначены для севильского кабальеро, дона Фонтана де Гомеса. Здесь они находятся по контракту для пересылки в Гент, для изучения.

— Я требую немедленно выпустить их на свободу. С ними обращаются, как с преступниками или со скотом.

Чиновник изобразил улыбку.

— Ваша милость должны принять во внимание, что это индейцы. Если их освободить, они сбегут и очень скоро по гибнут. Было уже несколько таких случаев. Те, кого оставляли на свободе, убегали и через два-три дня их находили мертвыми… Они не знают, куда идти, что делать. Это же индейцы…

Сражаться в этой инстанции было бесполезно. Я ведь должен был скрывать, что речь идет о моем сыне! Могли бы оспорить мое отцовство, у меня же не было свидетелей, знавших мою индейскую семью.

Я слышал о грязных торговых делишках Фонтана де Гомеса, наглого выскочки. Мне рассказывали, что он тайком от властей привозил в качестве рабов индейцев и индеанок, присылаемых якобы «по контракту» для изучения или «особых задач».

В эти часы лихорадочного волнения я наметил два плана. Один был внешне мирный. Он состоял в том, чтобы, ссылаясь на папскую буллу в своем обращении к власти военной и административной, которая ведает портом Севильи, получить разрешение на освобождение. Вторая идея заключалась в применении прямого действия — собрать своих друзей, которые захотят меня понять, и ночью освободить Амадиса.

К имени Фонтана де Гомеса, хозяина борделя, харчевни и новомодных уборных, прибавился новый титул. Он стал владельцем моего сына!

Я отправился в Архиепископский дворец, где меня приняли весьма холодно. Со мною говорил молодой семинарист, вероятно делающий карьеру в инквизиции, и он сказал, что папская энциклика, на которую я ссылаюсь, в Севилье неизвестна, они ее не получали, и, во всяком случае, она не рассчитана на прямое, так сказать, юридическое применение. По его мнению, она является не более чем выражением абстрактной мысли папы.

Я мог бы обратиться к своим родственникам из семьи Падилья, связанным с кардиналом. Но они отнеслись бы к моей просьбе неохотно, считая меня человеком опустившимся и даже еретиком, стыдясь суда надо мной, когда меня осудили и отказали в апелляции.

С большей надеждой я решил обратиться к священникам монастыря Санта-Клара, которые меня знали благодаря Лусинде.

Я объяснил Лусинде все как есть. То есть открыл ей большую главу моих секретных воспоминаний, которую держал в тайне даже от нее.

Лусинда проявила благородное участие. Она побежала поговорить с каноником. Хотя у меня было плохое мнение о нем, он был возмущен. Он подготовил мне краткое письмо для помощника нунция. Прервал свой завтрак и отправился со мной в служебные помещения резиденции нунция.

Когда попадаешь в чрезвычайную ситуацию, люди, которых мы, судя по поверхностным впечатлениям в повседневной мелкой суете, любим или презираем, оказываются совершенно иными, способными действовать куда более энергично, чем мы сами. Каноник шел широким шагом атлета. Он не говорил об Амадисе как о моем сыне, а только осуждал торговлю рабами-индейцами. Категорически потребовал, чтобы мне выдали копию с заверенной подписью буллы «Sublimis Deus».

Вот что значилось во врученном мне тексте:

«Мы, хотя и недостойные, поддерживаем на земле власть нашего Господа. Мы полагаем, что индейцы суть настоящие люди, не только способные понять католическую веру, но, как мы знаем, желающие усвоить ее. Такие индейцы и все те, которые в дальнейшем будут обнаружены христианами, не могут быть каким-либо образом лишены свободы или своего имущества, хотя бы они еще не были обращены в веру Христову. Они смогут законно пользоваться свободой и своим имуществом и не будут рабами, а все, что противу сего будет сделано, не приведет ни к чему и не принесет никакой пользы». Подтверждаем подпись папы Павла III.

С этой бумагой я почувствовал себя всемогущим в своих действиях, словно меня вел глас Церкви.

Я сменил кинжал на шпагу, которая, хотя слегка заржавела у рукояти, сохраняла благородную гибкость стали.

Мы переживали волнующие часы. Донья Эуфросия и рассыльный мавритенок хлебопека обегали весь город, разнося мои послания.

В полдень я пришел на Ареналь (мне не хочется писать «к клетке») и издали увидел, что там все по-прежнему. Надо было сдерживать себя, не спорить пока со сбирами. Но если что, придется застать их врасплох действиями решительными и хорошо рассчитанными.

В шесть часов созванные мною люди начали собираться в моем доме на улице Пимьента.

Пришел Брадомин со священником-поэтом, любителем поговорить о быках. Явился каноник в сопровождении двух изможденных францисканцев грозного вида.