Долгие ночи - [37]

— Уезжаем из аула, Али, — грустно ответил Жантемир.

— И куда же?

— За Терек.

— Как же так, вроде вы никогда и не говорили об этом? — удивился Али.

— Говорить-то говорили. И говорили давно. А вот к единому мнению пришли только на днях.

Грустно стало Али. Людей в ауле мало. Мертвые уже не воскреснут, так хоть бы живые оставались на насиженном месте.

— А вы подумали, куда едете? — с упреком сказал Али. — Где же ваша гордость? Свои земли уступили казакам да офицерам, а теперь к ним же нанимаемся батраками? Или свою же землю берем в аренду?

Жантемир слушал спокойно. Упрекни его кто-нибудь другой, Жантемир, конечно, возмутился бы. Но Али он знал как человека честного, бескорыстного, и слова его всегда шли от чистого сердца.

— Что же делать, Али? — глубоко вздохнул Жантемир. — Не только Аллаху, всем известно, что не от хорошей жизни мы уходим туда.

Покидаем родной аул, уезжаем от добрых людей. Кому же это легко? Но ведь есть на то причина. Посуди, как здесь прокормить их всех? — Жантемир указал на детвору. — У обоих сыновей дети. А наш надел ты видел? Его же буркой можно прикрыть. В прошлом году я с сыновьями ездил за Терек, хоть кое-что, но заработал. Вот и теперь решили мы побыть там до зимы, купить хлеб и вернуться обратно.

— Вам виднее. Человек сам решает, что ему делать. Пусть мирным будет ваш путь, а труд принесет счастье. — Они обнялись. — Да исполнит Аллах ваши желания и вернет живыми и невредимыми.

— Спасибо на добром слове, Али. Прощай. Будет на то воля Аллаха — увидимся.

Жантемир не был родом из Гати-Юрта. Приехал он сюда не то из-за Терека, не то из-за Сунжи, где царские войска сожгли его аул, а на свежем пепелище основали казачью станицу. Лет двадцать назад он перебрался в Ичкерию и прижился в Гати-Юрте.

Таких семей в Ичкерии было немало. Местные горцы испытывали двойственные чувства. Земли и самим им не хватало, а тут еще пришлые. Их потеснили.

Пришельцы же надеялись, что война окончится победой, и они вернутся на свои земли. А раз так, то зачем строиться и обзаводиться хозяйством? Они и держались-то особняком, даже не пытаясь сойтись поближе с коренными жителями аула. В годы войны к ним относились с сочувствием и даже помогали, чем могли. Считали их временными гостями. А гость, как известно,

— дар Божий. Потому гостей надо принять и уважать. Вот кончится война — и они уедут. Но война окончилась победой русских, и казаки навсегда обосновались в притеречных и Сунженских аулах. Пришельцам же суждено было навсегда осесть в Ичкерии.

Жизни их нельзя было позавидовать: во время передела общинной земли им не выделяли наделов, на аульском сходе они не имели права голоса. Размышляя обо всем этом, Али пришел к выводу, что грех осуждать таких, как Жантемир, за то, что они вынуждены батраками возвращаться на свои земли. Как им жить здесь? Тем более теперь, когда вся земля перешла либо в казну, либо в частную собственность отдельных семей. Из-за межей каждую весну вспыхивают ссоры, нередко заканчивающиеся кровными драками. Раньше-то как было? Надумал сын отделиться от родителей — ему выделяли надел или, вырубив лес, очищали участок. Теперь же и лес рубить запрещено, потому что стал он казенным…

Жену Али оставил дома: в поле сегодня он и сам управится.

Основная работа сделана, сев закончен. Осталось лишь разбить крупные ссохшиеся комья, да разровнять землю. И теперь они до самой прополки будут свободны. Али решил сначала закончить дела в поле, пользуясь утренней прохладой, а уже потом пойти к Ахмеду.

У родника Арчхи Али совершил утренний намаз. От чистой прохладной воды почувствовал себя свежим и бодрым, легкую усталость сняло как рукой. Али шел вдоль лесной опушки широким легким шагом, нигде не останавливаясь, на ходу перекидываясь с работавшими на полях аульчанами короткими приветствиями и шутками.

Покончив с делами на своем поле, Али направился к участку Ахмеда. Ахмеда он застал лежащим в тени под грушей. На краю поля виднелась брошенная борона. Распряженные быки паслись возле леса.

— Ассалам алейкум! Да пошлет тебе Аллах обильный урожай!

— Ва алейкум салам! Да благословит и тебя Аллах! — Ахмед встал и пожал руку Али.

Они сели рядом — сначала Али, затем Ахмед. Али расспросил его о здоровье, поинтересовался, как поживает семья, родственники, и только потом приступил к делу, которое привело его к Ахмеду.

— Пришел, Ахмед, попросить у тебя быков на один день.

— Но ведь ты уже засеял свое поле? Для чего же тебе быки?

— Ты прав, Ахмед. Но я прошу их не для себя.

— Для кого же?

— Нужно помочь Васалу. Ты знаешь, у него шестеро детей. И жена вот уже сколько времени прикована к постели. Не уверен, доживет ли она до завтра. Сам Васал — калека. В доме у него ни зернышка. В прошлом году не смог он вспахать свой участок, а если не вспашет его и в этот год, то семью его ждет верная смерть. Я долго думал, к кому лучше обратиться, кто сможет помочь. Конечно, и кроме тебя есть в ауле люди, имеющие по паре быков, но к ним на поклон я не пойду, они мне чужие. Ты же единственный из тех, кто чужое горе воспринимает как свое…

Ахмед сидел молча. Али тоже молчал. Он был уверен, что Ахмед не откажет его просьбе, но тем не менее ждал его ответного слова.