Долгие ночи - [30]

Однако генеральному сражению, к которому Талгик так тщательно и долго готовился, не суждено было состояться. Случай, один из тысячи, перечеркнул его труды. Первая же граната, пущенная противником, попала в пороховой склад.

Раздался оглушительный взрыв. Из завала поднялись в воздух огромные глыбы земли, камни, бревна. Вместе с ними взлетели кони, люди. Все это кружилось, а потом падало на землю.

Зрительная память Васала сохранила фигуру человека на коне, выброшенного взрывной волной и летевшего по воздуху с черным значком в руках так, словно он возносился на небо с победной хоругвией. Васалу не пришлось напрягать зрение, чтобы различить, кого же это вознесло в небеса…

После взрыва русские пошли на штурм. Но случившееся расстроило все планы Талгика. Он отступил. И русские без боя овладели окопом.

Васал мысленно навсегда простился с другом. Каково же было его удивление, когда спустя год, во время сражения на Мичике, рядом с Талгиком он увидел чеченца — двойника Косолапова.

Васала охватил суеверный страх: разве может мертвый воскреснуть? Ведь в том, что Косолапое погиб, Васал нисколько не сомневался. Да и как тут не умереть, если человек сначала взлетел, а потом грохнулся с такой высоты. От него, скорее всего, и костей-то не осталось. А похожий на Косолапова чеченец вдруг оглянулся, заметил Васала, уставившегося на него остекленевшими глазами, и, раскинув руки, бросился к нему. Да, это был Косолапов, он же Жабраил! Живой и невредимый!

После боя Косолапов поведал приключившуюся с ним историю. Нет, Васал не ошибся: тем человеком, что вознесся к небу, был именно он, Косолапов. Но по счастливой случайности он остался жив. Русские подобрали его с тяжелыми ранениями. Пришел он в себя в лазарете.

— Русские приняли меня за чеченца, — рассказывал Косолапов. -

Они знали, что я — ближайший помощник Талгика. Но на их вопросы я не отвечал. Стоило мне заговорить, и они сразу раскусили бы, что перед ними беглый россиянин. Поэтому и молчал. Однажды в палатку вошел офицер и спросил, правда ли, что я русский. Оказывается, лазутчики донесли, дескать, я — беглый офицер. Но я упорно молчал.

Хитрее оказался один солдат. Пришел, посмотрел на меня и говорит: "Если обрезанный — значит, басурман, если нет — значит, православный русский". Офицер приказывает мне спустить шаровары. Я молчу. Кинулись на меня солдаты и… все раскрылось. Повел я себя тихо, как человек, покорившийся своей участи. А вскоре, было это уже зимой, в одном больничном халате, через окно отхожего места, я сбежал вторично…

Потом Васал и Косолапов встретились еще раз. Уже в аварских горах. Ту встречу Васал запомнил на всю жизнь, особо…

В июне 1859 года, когда царским войскам покорился последний аул Восточной Чечни, Шамиль направился в Гуниб, к своему последнему убежищу в Дагестане.

С поспешно отступающим имамом из числа чеченских наибов оставались только двое: Бойсангур Беноевский и Осман Мичикский. И лишь немногие чеченские воины не захотели бросить имама в трудные для него дни. В основном это были бойцы небольшого отряда Арзу, в котором состоял и Васал.

В Чечне не осталось ни одного беглого русского солдата. Все они отступили с Шамилем в Гуниб, дабы сражаться там до последнего, ибо иного пути у них не было. Знали, что их ждало, доведись любому из них попасть в руки царских генералов.

Потому и решили дорого продать свою свободу, которую приобрели ценой потери родины. И все они пали героической смертью в горах Дагестана.

Василию вспомнилось последнее совещание у Шамиля, состоявшееся в летний знойный день, когда отступающие в Гуниб устроили короткий привал в одном аварском ауле. Василий стоял на часах у дверей дома, где остановился имам. В приоткрытую дверь он видел Шамиля. За последние два месяца Шамиль постарел, поседел и сгорбился. На его бледном, как никогда, лице четко выделялись веснушки, похожие на густо разбросанные просяные зернышки. Сидел он на пестром войлоке — истанге, по-восточному скрестив ноги, с беспомощно опущенными плечами. Имам напоминал Василию узника, брошенного в подземную тюрьму.

Долго сидел так Шамиль. И кто знает, о чем думал старый имам?

Может быть, он с первой до последней страницы перелистывал книгу своей жизни, до краев полную и радостями, и горестями, победами и проигрышами сражений. В ней много героических страниц, но столько же и трагических. Да, вся жизнь его — это драматический парадокс сильной и противоречивой личности.

Шамиль, сын бедного аварца Донага-Магомы, стал имамом Дагестана. Потом, после целого ряда ощутимых поражений, соотечественники прогнали его, и он вынужден был искать кров и защиту в Чечне. И вот на исходе последние двадцать лет его бурной жизни и деятельности…

Как переменчива судьба! Сегодня ты радуешься и смеешься, а завтра — плачешь. Сегодня у тебя почет и слава, люди превозносят тебя, как пророка, а завтра, когда ты становишься жертвой бедности и несправедливости, те же самые люди готовы поносить тебя и плевать в лицо… Вот точно так же и земляки носили его на руках в первые годы. А потом… потом начали преследовать, словно дикого зверя, пока не вынудили его оставить родные горы.