Долгие каникулы в Одессе - [8]

— Чему они там учат? Кто их там научит? Да кому эти малолетние бандиты там вообще нужны? Днём они ходют строем, дуют в дудку и стучат в барабан, а по ночам барабают лобазы. Да нехай те комиссары себе по голове так побарабанят как они людям в уши дуют! И вы-таки верите комиссарам?

Я замер лихорадочно анализируя услышанное. По всей видимости парнишка действительно не из местных раз его никто не хватился, а вот «Одесса», «комиссары», «ГПУ» и «трудовые коммуны» мне сказали о многом. По всей видимости я попал в Одессу середины-конца двадцатых годов. После первой мировой и гражданской войны в бывшей Российской империи насчитывалось свыше семи миллионов беспризорных детей, это были шокирующие цифры.

Детская беспризорность и связанная с ней детская преступность являлись питательной средой и кузницей кадров для «Иванов», предшественников современных мне воров в законе. Большевикам такой геморрой на ровном месте был совсем ни к чему. Социальная проблема грозила перерасти в политическую. И советская власть постепенно стала всё более жёстко относиться к бывшим «классово близким элементам».

Проще говоря, к уголовникам и их сообщникам. Повсеместно искореняя «Иванов», большевики заодно попыталась и «кузницу кадров» прикрыть. Насколько я помню, это не удалось и прежним властям тогда, не удалось и нынешней власти по сей день.

В 2008 году как-то пришлось участвовать в подготовке и обсуждении закрытого доклада кабмину России о последствиях экономических реформ «младореформаторов» для экономики России. Тогда цифры по детской беспризорности лишь немногим уступали цифрам двадцатых годов. И это без всяких войн. Тот блок по социальным проблемам готовили не мы, у нас была другая, «экономическая» тема, но цифры я услышал, впечатлился и запомнил.

Однако сейчас меня больше волновало то, как поступит «моя мама». Отправляться в детский дом у меня не было никакого желания. По сути, в это время нормальных детских домов ни в Одессе, нигде либо ещё, попросту небыло. Они больше напоминали воровские притоны. Если кто помнит Жигана из к/ф «Путёвка в жизнь», то такие вот малолетние будущие «жиганы» и составляли основной костяк интернатов и детских домов. Классика детского дома в то время: «Марафет, водка... и девочки!» ©. Хотя, да... Это теперь и моё время!

И в это время Одесса не просто южный приморский город, но, как и Москва, тоже столица. Только не советской империи, а преступного мира этой империи. Я был полностью согласен с Эсфирь Самуиловной, что ничему хорошему там меня не научат, а «барабаить лобазы» (грабить магазины) мне действительно категорически не хотелось. Я непроизвольно сжал ладошки и видимо этим привлёк внимание женщины. Она склонилась над моим лицом:

— Мишенька, ты уже очнулся?! Шо у тебя болит деточка? Ты хочешь кушать?

— Мамочка, не отдавай меня! — я непроизвольно хватаюсь за её руку, всхлипываю и из моих глаз градом катятся слёзы. — Чёрт! Меня опять захлёстывают детские эмоции.

— Да шо ты, Мишенька! Я никогда тебя не оставлю и никому не отдам! — Эсфирь Самуиловна достаёт из кармана фартука огромный носовой платок и начинает утирать мои слёзы, но не удерживается и вскоре сама начинает хлюпать носом.

— Позвольте! Фирочка, дайте мне поговорить с молодым человеком. Я ж всё-таки доктор и это мой пациент! А у Вас он только плачет! К ребёнку надо с лаской, добротой...

«Мама» согласно кивает и поднимается со стула, куда тут же примостился пожилой мужчина с ярко выраженной семитской внешностью. Немного располневший, «средней лохматости» но уже начавший лысеть, в приличном, но слегка поношенном костюме-тройке и опирающийся на солидную трость с набалдашником в виде львиной головы.

— Ну-с, молодой человек, давайте знакомиться. Меня зовут Семён Маркович, я доктор. А тебя, как мне сказали, зовут Миша. Правильно?

— Да, Миша. — в моём горле вдруг стало сухо, и я еле смог прохрипеть эту короткую фразу.

— Тебе трудно говорить? Может подать воды?

Я согласно киваю и делаю пару глотков из поданной мне чашки.

— Миша, шо с тобой стряслось? За то как тебя отделали я уже видел и имею тебе сказать шо всё будет хорошо. Никаких непоправимых последствий не произошло, и ты уже идёшь на поправку. Но за шо тебя так жестоко избили?

Я пожимаю плечами, мне и самому хотелось бы это знать.

— Ты не знаешь или не хочешь говорить?

Вот блин, доктор называется! Нет чтоб здоровьем пациента интересоваться, так он допрос ведёт как мент какой-то.

— Я не помню.

— Совсем ничего не помнишь?

Я отрицательно мотаю головой.

— А как твою маму зовут ты тоже не помнишь?

— Маму звали Вера Андреевна.

— Почему «маму звали»?

— Она умерла два года назад! — у меня опять потекли слёзы, и я начал всхлипывать.

— Семён Маркович! А у Вас таки Мишенька не плачет?

С возмущённым возгласом моя домохозяйка ловко вклинилась между мной и доктором. Начав одновременно успокаивающе гладить меня по плечам и промокать платком мои слёзы.

— Мишенька, не рви мне сердце. Не плачь за маму, она уже в раю и ей там хорошо.

Доктор возмущённо запыхтел, но смолчал. Спустя пару минут «допрос» продолжился.

— Миша, а где служит твой папа и как его зовут?