Долгие каникулы в Одессе - [45]

С другой стороны, подобное ощущение «ускорения времени» внутренне дисциплинирует и сбивает с меня былую вальяжность и «профессорскую спесь». Мама не понимает, чему я радуюсь, летая весь день как угорелый и падая поздно вечером в кровать в буквальном смысле на последнем дыхании. А моё сонное бормотание про «очумелого профессора» она воспринимает за отголоски моих «разборок» с преподами. Вот, уже и она нахваталась от меня разных «иноземных» словечек.

Я рад что в этом мире у меня сохранился мой прежний музыкальный слух, а возможно мне просто повезло попасть в тело аборигена от рождения обладающим таким слухом. Тщательное медицинское обследование что мне устроила знакомая «медицинская коллегия» не выявило у меня никаких отклонений от нормы, даже цветоощущение, что так подвело меня в «прошлом-будущем» здесь у меня было в полном порядке.

Так что, хоть в мореходку, хоть в лётное училище я годен без всяких ограничений. Но до этого пока далеко. На первом же месте в моих текущих планах желательно уверенное окончание Консерватории. Но напрасно я ожидал, что самым сложным этапом будет моё поступление туда. Само же обучение, как я вначале посчитал, особых трудностей у меня не вызовет, всё ж таки музыкальные азы и нотную грамоту выучил ещё в «той» жизни...

Как же я ошибался! Мои преподы «знают», что студент когда-то и у кого-то музыке учился. И к моей музыкальной теории особых претензий не имеют. Но эту музыкальную дисциплину мне вообще никогда не приходилось изучать. Так что, чему они меня здесь учат, то я им и выдаю. Но вот практика... Это мои педагоги предполагают, что до поступления в консерваторию я мог заниматься музыкой в лучшем случае года два-три.

Но на самом-то деле мой «музыкальный стаж» более полувека. И они в шоке. Все попытки поставить мне технику и научить меня играть «правильно» разбиваются о мою полувековую «броню» прежних навыков. Моя манера исполнения приводит их если и не в гневный трепет, то в состояние близкое к нему. Здесь и сейчас ТАК не играют. А по-другому я играть не умею и все мои попытки освоить «нынешние приёмы» оканчиваются ничем. Мне теперь кажется, что зря я так радовался своим скрытым возможностям, сейчас они играют против меня.

Музыку я люблю, готов музицировать часами и руки от игры уже не устают и не болят. Мои педагоги много времени уделяют моему обучению и терпеливы настолько, что даже я сам порой им удивляюсь. Но из-за моих повышенных учебных нагрузок мне слишком часто приходится заниматься с дополнительными педагогами. И вот различия в их уровне подготовки и в подходах к преподаванию видны даже мне.

Пока я старательно таращусь в нотный стан и так же старательно под придирчивым взглядом преподавателя исполняю этюд или пьеску, то всё вроде бы в полном порядке. Назначенные мне преподы морщатся ругают меня за «деревянные руки» и «убогое» исполнение, но в целом оценивают мои потуги на «удовлетворительно». Но стоит мне забыться и...

— Миша! Да ты издеваешься над нами? Ну нельзя ЭТО так играть. Это против всяческих правил! Ты кто? Моцарт? Нет! Ты Сальери! Только ты убиваешь музыку... Ты что себе позволяешь? Это КОНСЕРВАТОРИЯ! А не кабаре или ресторан, где твоей музыке самое место! — а мне почему-то в этот драматический момент сразу вспоминается виденная в молодости комедия «Ширли-Мырли» и слышится истерический вопль Иннокентия Шниперсона: — На цыганщину! На цыганщину соблазнились... Поступились принципами! Суки рваные...

Внутренне содрогаясь от гомерического смеха и поминая «добрым незлобивым словом» тот день, когда впервые попал в этот мир, вновь обречённо таращусь в ноты и опять покорно «правильно» терзаю клавиши. Но видимо недовольные мною преподы уже научились различать мою мимику, и эта моя показная покорность их ещё больше выводит из себя.

Единственная маленькая отдушина в это непростое для меня время, это мои занятия вокалом с Юлией Александровной. Педагог старательно развивает во мне певческие навыки и даже не подозревает насколько ей легче, чем моим преподавателям музыки. Оперные арии сложно исполнять в стиле русского шансона или цыганского романса. Как говорят в Одессе, «это две большие разницы». Так что, те вокальные упражнения и распевки что она мне даёт, не вызывают у меня никакого внутреннего отторжения. Проходят как бы «отдельной строкой» нигде и никак не соприкасаясь и не пересекаясь с моими прежними музыкальными пристрастиями, принимаются мной с благодарностью, и Юлия Александровна это видит.

Конечно, такое моё музыкальное «непотребство» бесконечно долго продолжаться не могло и с началом нового учебного года встал вопрос о моём отчислении из института «за полную профессиональную непригодность». Что в общем-то и неудивительно, поставили «вопрос ребром» не мои «родные» учителя, а пара-тройка из тех педагогов, что были призваны помочь мне закрыть пробелы в моём образовании. Больше всего их возмутило то, что я учусь сразу по четырём (О, ужас!) специальностям и у меня одного дополнительных предметов и занятий больше, чем у доброй половины остальных студентов моего курса. Всё это совершенно бесплатно и по их мнению совершенно незаконно. Так как у меня нет даже начального музыкального образования.