Долгие каникулы в Одессе - [19]

Что мне играть даже и вопроса не возникло. Моя самая любимая композиция — это «Свадебный вальс» Евгения Доги. Тревожный и одновременно щемящий душу мотив как нельзя лучше подходит к ситуации, в которой я сейчас оказался. В «моё» время к музыке вальса певица Зарифа Мгоян написала великолепные слова. Но сейчас мне не аккомпанирует оркестр. И за роялем я один.

Тихо тронул клавиши слегка касаясь их и пытаясь по чуть слышному звуку определить ту ли ноту я беру. И лишь убедившись, что нажимаю на нужную клавишу переходил к следующей. Получалось плохо. То промахивался мимо нот, то пальцы просто не успевали за темпом. Но я продолжал и продолжал повторять движения, уже не зацикливаясь на каждом досадном промахе. В какой-то момент понял, что у меня начинает получаться что-то отдалённо напоминающее любимый вальс, а мои глаза прикрыты и уже не следят за руками. И тогда я начал про себя напевать песню Зары.

В голове звучали звуки вальса, с ними переплетались слова песни и мой рояль теперь лишь вторил живущей во мне мелодии. Меня охватила щемящая тоска по исчезнувшей навсегда моей прошлой жизни. За что мне всё это? Что я такого совершил что заслужил подобное? На ресницах выступили слёзы в носу засвербело, но я только упрямо сжал губы и полностью отдался во власть музыки словно прощаясь со своей пусть и непутёвой прошлой жизнью.

Я с тобой, пусть мы врозь...

Пусть те дни ветер унёс...

https://youtu.be/UQ9seBP4NE8

Я закончил играть и устало опустил голову. Неожиданно заныли пальцы, а кисти рук пронзила судорога, моё лицо непроизвольно скривилось в гримасе боли, и я не сдержал стона.

— Покажи руки! — я вздрогнул от неожиданности. Голос был требовательным и незнакомым. С недоумением оглянувшись вокруг, увидел возле себя маму, Семёна Марковича и Розу Моисеевну. А ещё пожилую статную женщину в тёмно-синем платье и невысокого полноватого мужчину в смешных круглых очках с большими диоптриями. Именно он и потребовал, чтоб я показал ему свои руки. Недоумевая, когда они успели вокруг меня собраться, безропотно протянул ему свои ладони.

— Так и знал! Этот паршивец потянул и почти порвал сухожилия! Дать бы тебе подзатыльник да голову твою жалко. Но вот выпороть тебя как следует нужно всенепременно. Семён Маркович, где вы нашли этого вундеркинда? У нас его никто так научить играть не мог. Хотя играет он отвратительно. Но кто его учил?

— Пётр Соломонович, это к Серафиме Самуиловне родственник из Владивостока приехал. Помните Иосифа, сына Давида Гальперина? Так этот мальчик — его внук! Круглый сирота, чудо что сам жив остался и вдвойне чудо что смог добраться до Одессы.

— Да шо вы говорите? Серафима Самуиловна и как зовут вашего мальчика? И где ты так научился играть? И шо ты пел, когда играл вальс? И напомни мне кто автор музыки что-то я не припомню что б слышал за это произведение раньше! Юлия Александровна, вы это видели? Шо можете сказать за ваше мнение?

Вопросы вылетали из этого смешного человека как из пулемёта. Я непроизвольно улыбнулся. И как ему отвечать, если он задаёт следующий вопрос, не дожидаясь ответа на предыдущий? Но видимо такая манера поведения этого человека была никому не в новинку.

Следующие полчаса пролетели в расспросах о моей жизни, вздохах и ахах от услышанного и единодушного мнения, что таки-да, мальчику обязательно нужно учиться, задатки и способности у него есть. Но сначала надо решить вопрос с учёбой в обычной школе, а потом уж тётя Юля и дядя Петя решат, у кого и как мне стоит заниматься музыкой.

Пётр Соломонович пришёл в большое возбуждение, когда услышал, что этот вальс я сочинил сам на песню моей мамы. А что я ему мог ещё сказать? Что вальс напишут через пятьдесят лет, а слова вообще чуть ли не через девяносто? Простите меня Евгений Дмитриевич и Зарифа Пашаевна за столь злостный плагиат, ей богу не хотел, само получилось...

Мы уже выходили из училища, когда до меня наконец-то дошло, кем был это смешной человек и его строгая спутница в синем платье. Бог ты мой! Это же сам Столярский, живая легенда старой Одессы, как и его спутница Юлия Александровна Рейдер. У меня даже мурашки по телу проскочили от осознания того, что только что прикоснулся к частичке истории.

Первой нас покинула Роза Моисеевна. Её нетерпеливое желание поделиться свежими новостями с подругами было столь велико, что она бы побежала впереди пролётки, но такой непристойности не позволял её статус «важной мадам». На прощание она клятвенно пообещала сегодня же переговорить «с нужными людьми» насчёт моего экстерната.

И её глаза, горящие энтузиазмом и решительностью, позволяли надеяться, что «переговоры» пройдут в мою пользу. Семён Маркович вежливо раскланялся с моей мамой, ещё раз внимательно и задумчиво оглядел меня и напоследок ласково потрепав по волосам и пожелав удачи отправился к себе в больницу. Пообещав на днях обязательно зайти в гости.

***

Я настоял, и мама отвела меня в ближайшую парикмахерскую. Вначале она сама хотела меня подстричь, но я привёл решительный аргумент.

— Мама, твои клиентки тоже умеют шить. Но когда им требуется шедевр они обращаются к тебе. Потому что то, что хочет получить клиент, может сделать красиво и даже ещё чуточку лучше только профессионал!