— Миша, только надо эту историю заучить наизусть. Вероятнее всего у тебя будут интересоваться за твоих папу и маму, так как у Фиры есть немножко родственников, а теперь получается и у тебя есть тоже. Ты как, запомнишь её?
— А что там запоминать-то? Не вижу ничего сложного. Но вот что делать с моей памятью? Я ведь действительно ничего не помню о себе. И как это объяснить, что я ничего не помню, но многое знаю?
— Ну, не так-то уж и много ты знаешь. Разве что по-французски хорошо говоришь и поёшь.
— Ich spreche nicht sehr gut Französisch und außerdem mit einem akzent.
— А мне показалось, что ты говоришь вообще без акцента. — Доктор отпил кофе и тут же поперхнулся. — Шо? Ты говоришь на идиш?
— Вообще-то, я сейчас говорил на немецком, но могу и на идиш. Могу даже на иврите спеть, но не громко, мне доктор не разрешает. — я подмигнул Семёну Марковичу и тихонечко запел:
Хава нагила
Хава нагила
Хава нагила вэ нисмэха...
https://youtu.be/YWbybL_1EvQ
Я пел и смотрел на доктора. А тот сидел с отсутствующим взглядом и лишь изредка беззвучно открывал и закрывал рот. То ли пытался подпевать, то ли сказать что-то. Закончив петь, я участливо спросил:
— Семён Маркович, что с вами? Может маму позвать?
— Не надо! Я сам знаю где.
Под моим недоумевающим взглядом он в два глотка допил кофе, встал и направился к буфету. Открыв створки буфета, хмуро оглядел полки и довольно пробурчал:
— О! Вот это сейчас в самый раз будет. То, что мне нужно! — достав из буфета бутылку самой обычной водки он подошёл к столу и набулькал себе граммов пятьдесят прямо в чашку из-под выпитого кофе. Осушив чашку в один присест, по-простому занюхал выпитое рукавом пиджака и тяжело опустился на стул.
— Но откуда? Миша! Откуда ты знаешь иврит и эту песню? Только не говори мне за то, шо у тебя в родне и правда есть евреи. Я-то в это не поверю!
Я тяжко вздохнул. Врать совсем не хотелось, да и сочинять что-нибудь на ходу... Так и завраться можно. Но не приплетёшь сюда никаким боком моего друга Бориса. И не расскажешь о том, как мы с другом разучивали, а потом на два голоса распевали еврейские песенки, порой самого фривольного толка. Не поймут-с! А вот попасть в жёлтый дом после таких россказней, так это запросто можно.
А ещё испанский и итальянский языки. Как их залегендировать? А английский? Ума не приложу, но если и «колоться», то это надо делать прямо сейчас. Пока доктор и сам в некотором неадеквате, и «лекарство» у него под рукой. Он умный, он обязательно что-нибудь сам себе придумает, а потом и других убедит. Вон, какую шикарную легенду вчера мне сочинил.
— Семён Маркович, это ещё не всё! — я покаянно взглянул на доктора и ринулся как с обрыва в воду... — Мне кажется, что я ещё пишу и говорю по-английски, понимаю итальянский язык и знаю испанский...
— А на турецкой мове ты не разумеешь? — На Семёна Марковича без жалости смотреть было невозможно. Вот уж где, как говорится, разрыв шаблона был виден на лицо... Или на лице?
— Не, ни по-турецки, ни по-украински, ни по какому другому я больше, кажется, не умею.
— Если «кажется», то креститься надо. — доктор набулькал себе ещё одну дозу «лекарства» и тут же выпил. Правда в этот раз «закусил» не рукавом, а оладушкой. Благо их оставалось ещё много. Я заботливо пододвинул к нему тарелочку с оладьями.
— Вы кушайте, кушайте, Семён Маркович, оладушки вкусные. Вот масло сливочное мажьте его прямо на оладушку вам сейчас полезно что-нибудь жирное скушать. Жаль я не знаю где что хранится. Так может всё-таки маму позвать?
Доктор подозрительно на меня взглянул и слегка отодвинулся от меня вместе со стулом.
— А шо я ещё не знаю за то, шо знаешь ты? Только не лги мне! Я доктор и вижу тебя насквозь! Семён Маркович сурово сдвинул брови и погрозил мне пальцем.
— Да больше вроде бы и ничего. Только вот... — я замялся не зная, как сформулировать предложение.
— Шо? Ну, давай, удиви миня! Только не говори, что ты потомок Светлейшего Князя Александра Даниловича. Я и без тебя знаю! Мы с Фирой вчера это выяснили.
Теперь уж мне пришла пора удивляться. Даже закашлялся от неожиданности, ну нифига себе, однако и фантазии у доктора! Интересно, что они с мамой вчера курили?
— Вообще-то, я хотел сказать насчёт обучения. Мне кажется, что я знаю гораздо больше, чем должен знать подросток в моём возрасте.
— Да-а? — доктор со всё возрастающим подозрением вновь меня оглядел сверху донизу.
— А откуда ты знаешь, шо именно должен знать, хм, подросток? И в чём эти знания проявляются? Откуда вообще в тебе эта уверенность, если ты говоришь, что ничего не помнишь?
— Ну, я думаю, что знаю алгебру, геометрию и тригонометрию. Знаю таблицу Менделеева и основные физические законы. Формулы и таблицы. И много ещё чего знаю. Но не помню откуда я это знаю!
Доктор, тоскливым взглядом безнадёжно больного человека, посмотрел сначала на меня потом на бутылку и грустно вздохнув начал намазывать оладушку толстым слоем масла. Сверху положил вторую оладью налил себе в чашку ещё водки и пробормотав на идиш что-то краткое и ёмкое, но неразборчивое, выпил и закусил. Потом подошёл к буфету пошарил там и достал пачку папирос. Увидев мой изумлённый взгляд, пояснил: