Долгая прогулка - [4]

Мы с Кастельманом начали расследование возле образовавшейся от взрыва воронки. Продырявленный во многих местах асфальт был мокрым от разных жидкостей — как технических, так и физиологических. Отброшенная взрывной волной рама автомобиля валялась в нескольких метрах от воронки. Все, что могло бы дать хоть какую-то зацепку для расследования — провода, переключатели, батареи аккумулятора, отпечатки пальцев, — все сгорело в пламени взрыва. Будь у нас побольше времени, мы могли бы отыскать остатки взрывчатых веществ и взять их на анализ. Но времени было в обрез.

Я начал осматривать стены близлежащих домов. В бетонной стене одного из них застряли осколки фрагмента стальной конструкции. В заборе метрах в тридцати от воронки торчала неразорвавшаяся минометная мина. Судя по форме и размеру, она, вероятнее всего, была выпущена из миномета калибра 130 или 155 мм. Мину просто выбросило взрывной волной. Перед уходом мы должны были извлечь ее и взорвать.

— Здесь воняет дерьмом, — заметил я. И в самом деле воняло.

— В этой стране, сэр, всюду воняет дерьмом, — откликнулся Кастельман.

Он прав. Но это не был обычный запах дерьма: пахло выхлопными газами дизельного двигателя, горелым мусором, потом, сажей и немытыми телами жителей немытого города. Такую смесь запахов мы ощущали ежедневно. Нет, все же это был настоящий запах дерьма. Человеческого.

— Взгляни-ка, — окликнул меня Кастельман. Он обнаружил останки людей, выбранных террористами в качестве мишени. Окровавленные рубашки и ботинки иракских полицейских. Из переднего кармана разорванных брюк одного торчит пачка потрепанных полуобгоревших купюр достоинством 250 динаров — его зарплата. Оторванные кисти рук и ступни. Несколько лужиц засыхающей крови. Запах не проходил, наоборот, ощущался все явственнее.

Быстро подсчитав оторванные руки, мы поняли, что убитых было, по меньшей мере, двое. И бог знает сколько еще раненых, подобранных товарищами, умирало или уже умерло в переполненной больнице. Иракские полицейские уже унесли основные фрагменты тел, так что никакие наши подсчеты не дали бы точных цифр. Да и вообще не стоило тратить на это время. Я продолжил осмотр.

В послеполуденном зное запах дерьма становился нестерпимым.

— Гляди, я нашел! — крикнул я Кастельману, который фотографировал место происшествия.

Прямо у моих ног лежал чей-то совершенно целый нижний отдел кишечника. Верхний отдел и прямая кишка были оторваны и разметаны вокруг, но толстый кишечник лежал передо мной целехонький, как будто я только что извлек его из полиэтиленового мешка с потрохами индейки, купленной для праздничного ужина в День благодарения. Аккуратный такой кишечник, начиненный переваренными остатками неизвестной пищи, которая стала последней.

Кастельман посмотрел, куда я показывал. Кишки воняли так, будто их поджаривали на сковороде.

Он покачал головой. Я покачал головой в ответ.

Мы пошли прочь, оставив эту набитую дерьмом толстую кишку печься на черном асфальте под палящим иракским летним солнцем.

Сигара, наверное, была кубинской. И даже если не кубинская, все равно она была хороша.

Кубинцев в Ираке было полно, и полковник — старый летчик-истребитель, — видимо, знал толк в сигарах. Я не знаю, где он раздобыл эти сигары, и не спрашивал его об этом. Просто был признателен ему за то, что он угостил меня сигарой, и наслаждался ею, пока мы сидели и разговаривали в знойной ночи пустыни.

Ба-бах!

155-миллиметровые гаубичные орудия в последний час ни на минуту не переставали стрелять. Я видел только вспышки орудийных залпов и облака пыли там, где приземлялись снаряды, — самих снарядов в густой пыли не было видно.

Мы с полковником сидели у входа в палатку, служившую нам в ту ночь временным пристанищем, и наблюдали за «представлением».

Бамбуковые факелы гавайского народа тики, миниатюрные огоньки гирлянд и лампочки внутри ярко раскрашенных голов с острова Пасхи со всех сторон окружили наш задымленный «партер». Неплохо было бы пропустить стаканчик виски, но и без того сигара, теплая ночь, удобный складной стул и неторопливая беседа вызвали в памяти частые посещения баров на террасах в закрытых двориках родного города.

Ба-бах! Бдум-бдум-бдум-бдум!

Гаубицы не смолкали всю ночь, пока вертолеты сновали туда-сюда по одному и тому же маршруту. Убитых и раненых привозили на базу, а им на смену отправлялись свежие силы морских пехотинцев. На краю базы ВВС Аль-Такаддум, этой жуткой дыры в верховьях Евфрата на западе страны, где мы с полковником застряли на ночь, замигали посадочные огни вернувшихся на базу железных птиц. Липкие и мокрые вертолеты оставались на посадочной площадке недолго: выгрузив груз, с которого что-то все время капало, они снова поднимались в воздух, чтобы взять на борт пехотинцев на другом краю базы, и продолжали сновать взад-вперед, как медведь гризли, обходящий свою территорию.

Ба-бах! Бах-бах-бах!

За мощными взрывами, прогремевшими в городе Хаббания, расположенном в пользующемся дурной славой районе в пойме реки ниже по течению, последовали три серии вспышек. Иллюминацию обеспечили спускаемые на парашютах свечи: их огни буквально повисли в воздухе, окутав город жутким, нестерпимо белым светом, — на короткое время они должны были как прожекторы осветить дорогу морским пехотинцам, перебегающим от дома к дому. Мы находились на высоком плато, а откуда-то снизу, издалека, до нас доносились одиночные пистолетные и винтовочные выстрелы и стрекотня пулеметов.