Долгая навигация - [20]

Плеснули на палубах звонки: окончить приборку. Сейчас ребятки моют лапы, валятся в кубрик и, сшибая друг друга задами, переодеваются в суконные брюки и белые форменки с синими воротниками; вот-вот ударит и перевернет сердце «Большой сбор», развернулись уже на фалах флагмана два «Исполнительных» флага, поднятых до половины, и всплыли на мачтах других кораблей «Ответные» вымпела…

16

Первым слово «победа» произнес на борту «полста третьего» старпом Луговской.

С подъемом флага, с поздравлениями от парадно одетых командиров и кратким матросским «Ура!», с замедленным барабанным боем «Встречного марша» и фанфарами гимна — праздник обрел деловитость. В кубрике переодевались в чистые робы гребцы, спортсмены сборных дивизиона разбирали шелковые майки, звенели тугими мячами. Тут же тенькали настраиваемые гитары, мелкой трелью рассыпался баян — начиналась репетиция вечернего концерта. И от трапа прозвенели два звонка.

Два звонка даются разным офицерам, но по традиционной и отработанной годами значительности этих двух звонков стало ясно, что прибыл старпом.

Лихое и звонкое «смирно», крикнутое Блондином, подтвердило уверенность. Так кричали только старпому.

— Вольно, — сказал Луговской.

— Вольно! — крикнул Блондин. — С праздником, товарищ старший лейтенант.

— Ура, — сказал Луговской. — Командир?

— На стенке.

— Как шлюпка? Раевский? Настроение?

— Вполне, — безмятежно сказал Блондин. Луговской кивнул и не спеша пошел по кораблю, коротко поглядывая вокруг: состояние палубы, швартовы, чехлы, обвесы, канаты в бухтах, стрелы, медь, клетневка на трапах, резина, шпигаты… На шкафуте он остановился, заглянул в камбузный портик.

— С праздником, Солунин.

Серега поспешно отер пот с худого лица.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Добро вам пирожков с чаем снарядить?

— Спасибо. Потом. Я с катерниками завтракал.

— Пирожки до обеда простынут.

— Хуже не станут. Фирма. Итак?

— Праздничный обед: салат из свежих овощей со сметаной, — нехитрые эти слова звучали в бухте Веселой вальсом духового оркестра, — суп из свежей картошки с фрикадельками, пюре картофельное на молоке с сардельками. Компот, консервы, колбаса, сыр, галеты.

— …И маленькие собачонки, — сказал Луговской. — Сардельки откуда?

Серега пожал плечами: сие ведомо лишь мичману Карпову.

— Ясно, — сказал Луговской. Взглянул на часы. — Полчаса до старта. Вырезка наличествует? Картошку начинать жарить через полчаса. Антрекоты позже. Главное — не передержать.

— Виноват, — сказал Серега, и стоявший все время навытяжку рабочий по камбузу Мишка Синьков вдруг звучно утер нос.

— Семь антрекотов, — утомляясь необходимостью толковать, сказал Луговской. — С картошечкой, со свежим лучком. Гребцам и командиру шлюпки.

— Виноват! — сказал Серега в другой тональности.

— А Карпову от меня — привет. Старый волк. Должен знать, как победителей в такой день встречают. — Кивнул Блондину: не сопровождай, занимайся службой, — и пошел по кораблю, здороваясь с каждым матросом и заговаривая о пустяках. Блондин спихнул бескозырку на брови, цыкнул выбитым в юности зубом и великолепной, соломбальской походочкой вышел на залитый солнцем ют. «Гаврик! — сказал он не менее элегантному и вальяжному дежурному на «сто восьмом». — В антрекотах понимаешь?» Через десять минут вся бригада знала о приказании Луговского. Ни на одном корабле не осмелились его повторить. Болельщикам, забившим все мостики и прожекторные площадки, делать пока было нечего.

На безлюдные, сказочно прибранные ростры «полста третьего» вылез сонный Серега Солунин с миской и круглым тесаком. Его рассматривали в полсотни биноклей. У кого не было бинокля — пялились так. Серега лениво отхватил семь алых ломтей, кинул в миску, запер мясной ящик и пошел вниз. Вылез Мишка и тщательно, важно прибрал колоду.

У всех на глазах затевался невиданный фокус. На палубах и мостике четко выкрашенного «полста третьего» не было ни души. Никакого движения не было на корабле, и вахтенный возле сходни стоял, словно был игрушечный. Только воздух быстро дрожал над трубой: видно, камбуз работал вовсю.

Главные судьи на берегу отложили игры: никто не пришел на площадки. Все ждали гонок. Солнечная, вспененная тишина качалась над бухтой.

Движение и голоса сдержанно бурлили у плавпирса, где, носом к понтонам, сгрудились два десятка ялов. Спокойно подходили шлюпочные команды. Рослые, крепкие гребцы разувались, аккуратно выстраивали на пирсе прогары, спускались в шлюпки. Иван, оглаживая банку, коротко рассказал Шурке о старпомовском призе.

— Чиф у нас с юмором… — протянул Шурка, а прозвучало: попробуй теперь проиграй.

— Отдыхать! — рявкнул боцман.

И подошла, ткнулась бортом шестерка «сто восьмого», загребными Женька и Саня Кожух, старшиной — сам командир, капитан третьего ранга Громов. Поздоровались. Говорить было не о чем.

— Внимание! Начинаю проверку комплектации! — флагманский специалист РТС капитан третьего ранга Милашкин, суровый, с грубым лицом, раскрыл красную корочку ШСК. Милашкин был нынче главным судьей гонок, и это справедливо. Шлюпку он знает, а гребет — дай бог каждому.

— …Снабжение шлюпок!.. — объявил громогласно он, поднимая и поворачивая вправо и влево голову, с таким видом, будто сообщит сейчас нечто важное и безусловно новое, — определено Регистром СССР! Регистр Союза ССР, часть четвертая, шестьдесят пятый год! — Простуженная некогда и навсегда, глотка Милашкина рычала, и в шлюпках улыбались, слушая с удовольствием: Милашкина на бригаде любили.