Долг - [54]

Сегодня Лида вторично соединила разлучённые части моего мозга огненным мостом, я первым делом рассказала ей, о чём поведал мне наш бывший руководитель. Все силы Лиды уходили на то, чтобы удерживать мост, а у меня собственных сил не было. Мы постарались хоть что-то прояснить, но время нашей совместной работы быстро истекло.

– Тася, слушай внимательно. Два раза в неделю у нас с тобой сеанс связи. В девять часов вечера для тебя – не рано?

– Я подстроюсь. Лишь бы тебе удобно…

– Я рассчитала. Оптимально. Один сеанс – основной, другой – подстраховочный. Чтобы в общей сложности получалось не реже раза в неделю. Эти два часа в неделю твоя задача – сама понимаешь какая.

Конечно. Остаться одной, в покое, не занимать ничем мысли, руки-ноги не скрещивать. Только я это сейчас понимаю, но спустя пять минут огненный обруч Лидиных рук погаснет, и я забуду наш разговор напрочь.

– Чтобы ты помнила, я сделаю тебе маленькое внушение. Потом… Тася, прости…

– Одним больше, одним меньше… – Я вздохнула.

Даже от любящей подруги, которая ради меня же старается, принимать лишние внушения в свою бедную, пустую голову не хотелось.

– Таськ, надо!.. Ну хорошо. Давай сама. Пока я держу ещё. Давай, только быстрее!

– Мне бы ключ, – сказала я растерянно, лихорадочно подбирая формулу.

– Вот. Я всё равно собиралась тебе отдать. Ой, не сейчас. Потом сниму с руки. Возьмёшь мои часики, хорошо?

Ещё бы! Прекрасно! Идеальное напоминание и о Лиде, и обо всём, что скрыто теперь от моего повседневного сознания, и об условленном времени.

– Включи в формулу: носить не снимая!

– Лид, а если встанут? Как я их отдам в починку?!

Но, в конце концов, мы быстро сочинили ёмкую формулу.

– Я потом ещё раз повторю её тебе, – обещала подруга. – Таська, ты вернёшься!

Её руки бессильно соскользнули с моей головы.

Я ожидала, что снова, как в первый раз, переходя к сумеречному существованию, попаду в пространство между мирами и встречу там кого-нибудь из близких и дорогих мне людей. Однако тёмное забытьё незаметно и стремительно поглотило сознание…

И стало оно частично рассеиваться лишь на один час в неделю. Час, когда я, вернувшись с работы, поужинав уже и уютно устроившись в своей комнате на диване с книгой, внезапно смотрела на свои маленькие наручные часы, откладывала книгу, гасила свет – и открывалась навстречу невесть откуда возникавшему радостному чувству полноты и осмысленности жизни. За окном мерцали ночные фонари или догорали отблески позднего летнего заката, качало ветвями дерево, стучали шаги редких прохожих, порой нарастал и исчезал гул автомобильного мотора, в открытую форточку врывался прохладный воздух, перемешанный с запахами листвы и бензина.

Спустя час такого молчаливого, неподвижного отдыха я чувствовала прилив сил и обнаруживала необычайную ясность мысли…

Часть девятая Хроники пленённой памяти

Такой шумной и людной, какой она стала сразу после войны, я не видела Москву прежде. Откуда ни возьмись появилось огромное количество детей всех возрастов, но особенно – малышей. В выходной, бывало, все лавочки на бульваре заняты: мамаши с колясками присели отдохнуть и поболтать. Карапузы, как горох, горстками сыплются под ногами, ковыляя по своим детским делам, машут лопатками, сражаются на воздушных шариках. И детский смех, и ор, и неразборчивый лепет малышни между собой, и звонкие «Почему?», «Не хочу!», счастливые лица матерей, и самозабвенное участие в детских забавах отцов – всё создавало праздничную атмосферу, приподнятое настроение. Как апрельская капель служит верной приметой весны, так звон детворы казался приметой мирной жизни, которая, после всех перенесённых тягот и страданий, будет – и уже становится – по-новому счастливой.

Гомон бульваров контрастировал с сонной тишиной переулков, и было хорошо переходить от одного состояния к другому и наоборот, а иной раз – окунаться в совершенно иной ритм и симфонический размах проспектов и площадей. Но и тут свою звонкую мелодию выводили детские голоса.

Моё внимание почему-то особенно привлекла из тысяч одна красивая парочка: всегда нарядная, интересная, весёлая и спокойная мама с хорошенькой малышкой. Я часто встречала их то у нас в переулках, то на Гоголевском бульваре. Крошечная девчушка, видимо, родилась весной сорок шестого, то есть была настоящим ребёнком Победы. Черноглазая, живая, требовательная. Чем дальше, тем больше я находила в этой незнакомой девочке черт, казавшихся необъяснимо знакомыми: упрямство, настойчивость, решительность, неподражаемая способность задирать нос, как будто она лучше всех. Кого напоминает мне этот чужой ребёнок, я не смогла бы сказать даже примерно, а из собственного детства всплывало странное, полузабытое словечко «пыня»…

Переулок был почти пуст: голуби, воробьи, весеннее солнце да идущая навстречу пара – офицер об руку с молодой женщиной. На женщине было эффектное светлое платье со вшитым широким поясом и летящей юбкой. Красивая пара: оба – стройные, спортивного сложения. Женщина шла знакомой лёгкой и гордой походкой – та самая мама маленькой черноглазой девочки, за которой я порой робко наблюдаю со стороны! А вот её мужа я увидела впервые. На кителе издали выделялся среди других наград орден Красной Звезды. Судя по всему, пара возвращалась из гостей или с какого-то торжественного мероприятия. Они оживлённо беседовали, улыбаясь друг другу. У обоих в глазах – весёлые искорки. Или не впервые я увидела этого майора медицинской службы? Мы уже почти поравнялись, и я разглядела у его супруги приколотую к нарядному платью медаль «За оборону Москвы». Две пары глаз на миг встретились с моими. Мне досталось, словно брызг шампанского, их задорного веселья.