Дольчино - [71]

Он вышел в соседнюю комнату. Маргарита присела на край постели.

— Ничего не помню, — слабо улыбнулась Анжела. — Давно я здесь?

— Часа три. С тех пор, как принесли из леса.

— Столько провалялась!

— Слишком много работаешь. Надо беречь силы.

— Может, я заразилась?

— Если бы чума, Ринальдо не стал бы скрывать. — Маргарита взяла её за руку. — Не тревожься, пройдёт. Недавно со мной было так же.

— Как наши? Уже в лагере?

— Только что приходил Паоло. Принесли немного хлеба и скот пригнали. Теперь как-нибудь до тепла дотянем.

— Думаешь, тогда пробьёмся?

— Бог даст, сумеем и на этот раз.

— В последнее время у меня не выходят из головы слова швейцарца Иоганна, — тихо проговорила Анжела. — В день смерти Ремо он сказал: «Я с вами, потому что вы против церкви и сеньоров, но я не верю больше ни в бога, ни в дьявола, хватит с меня этой гнусной лжи, от неё одни страдания». Неужели, Марго, и впрямь некому помочь нам?

— Не знаю, есть ли на небе господь, — помолчав, произнесла Маргарита, — но раз есть на земле такие люди, как Иоганн и Ремо, будет на ней когда-нибудь и справедливость.

— Только мы вряд ли доживём. Вчера у Антонио схоронили ещё пятерых. Через неделю на Ставелло никого не останется.

— Не думай об этом, Анжела. Рано или поздно все там будем. Дороги у нас разные, да ведут к одному.

— Никто не знает, куда они ведут, — возвращаясь, усмехнулся Ринальдо. — Потому-то смерть и пугает нашего брата.

— Человеку праведному бояться нечего, — возразила Маргарита. — На то нам и дан разум, чтобы не поддаваться страху.

— Блажен, кто не ведает сомнений. Ну, а если смерть не переход в иной мир, а конец, полное исчезновение?

— Тем более нет оснований для страха. Не боимся же мы того, что было до начала, когда нас ещё не было.

— Расставание с жизнью для всех мучительно, — покачал головой доктор. — За свой век я насмотрелся на умирающих.

— Кто мужественно переносит страдания, не дрогнет и в последнюю минуту, — убеждённо сказала Маргарита. — Разве мысль о том, что дух твой не побеждён, не заглушит даже самую сильную боль?

— И всё же каждый стремится отдалить роковой миг. Сколько бы судьба ни дарила дней, нам всё кажется мало.

— Это бывает лишь с теми, кто не понял смысла жизни. Многие не находят достойной цели и тратят силы и ум на дела никчёмные. Когда же подходят к пределу, начинают постигать, что принимали жалкую лампаду за солнце, и мучаются, сожалея о бесполезно растраченном времени.

— В чём же, по-твоему, смысл жизни?

— Для людей — в любви к разуму. — Маргарита встала и задумчиво поправила догорающую лучину. — Мы не должны строить свою жизнь вслепую. Только повинуясь разуму, человек может стать самим собой и возвысить дух свой над плотью.

Знамя общины

Перед разложенным на столе планом, подперев голову рукой, сидел Дольчино. Карта, захваченная год назад в доме триверского подесты, уже устарела. От большинства изображённых на ней селений да и от самого города остались лишь обгоревшие руины. На много миль вокруг Цебелло лежала опустошённая земля.

Глядя на пожелтевший пергамент, вождь апостолов думал о своих братьях. Запертые папской армией в обезлюдевшей, занесённой снегом долине, они третий месяц вели непосильную борьбу с голодом и метелями. Как и на Лысой Стене, люди стойко переносили невзгоды. Но истощение постепенно давало себя знать. Вспыхнувшая на одном из редутов чума распространилась по всему лагерю. Смерть ежедневно уносила десятки бойцов.

Дольчино понимал, что оставаться дальше в крепости не имело смысла. Идти в сторону Бьелла, где стояло многотысячное войско крестоносцев, означало верную гибель. Единственным местом, куда они могли отступить, была соседняя Швейцария. Однако, чтобы перейти Альпы, надо ждать, пока стает снег. Зима же, как назло, затягивалась.

Невесёлые размышления были прерваны приходом Лонгино Каттанео. Он медленно приблизился к столу:

— Антонио умер. Идём простимся.

Дольчино поднялся и, запахнув плащ, отправился вслед за старейшиной. Вскоре они подошли к невысокому продолговатому строению под камышовой крышей. Здесь находились тяжелобольныез и раненые, нуждавшиеся в особом уходе. Укрываясь шкурами, люди тесно лежали на нарах, застланных соломой. Многие из них доживали последние часы.

У широкой лавки в углу возле тела Антонио толпились его друзья. Маргарита, стоявшая рядом с Анжелой и Энрико, держала на руках осиротевшего Альберто. Тут же были Паоло, швейцарец Иоганн и Милано Сола. Обнажив головы, все молча смотрели на умершего. Смуглое, заросшее густой бородой лицо Антонио, казалось, ещё больше потемнело. Волосы на висках серебрились сединой.

Дольчино вспомнил молодого, жизнерадостного гончара, вступившего в братство в Парме вскоре после казни Сегарелли. С тех пор до последнего дня он беззаветно служил общему делу. Почти семь лет шли они вместе трудной дорогой, вместе делили радость и лишения. Сколько раз в схватках с врагом смерть отступала перед Антонио, и вот голод сразил бойца…

Сидевший на нарах старый крестьянин, уже с месяц не встававший после ранения в голову, протянул руку к Дольчино:

— Подойди, сынок… мне трудно говорить.

Дольчино подошёл к раненому.