Доктор Шанс - [14]

– И как она отреагировала? – спросил Шанс.

Старик ненадолго задумался.

– Взяла меня за руку, – сказал он тихо. Его глаза слезились. – «Я никогда не встречала такого, как вы», сказала она мне. – Он помолчал, глядя на Шанса. – Она так и думала на самом деле. Это я вам точно говорю. Она хотела, чтобы мы поженились. И сейчас хочет. Можете в это поверить? Она говорит это на случай, если возникнут финансовые проблемы. – Билли шлепнул ладонью по колену. – Мы влюбились друг в друга, – сказал он. – И да, я знаю, тут может быть какой-то скрытый motus [17], чтоб его. Боже милостивый, мне же девяносто три года. А ей пятьдесят три. Но тут другое – вот в чем суть-то. Она – настоящая, то что надо. А если нет, значит, настоящих вообще не существует, не в этой жизни.

Слова о том, что «тут другое», Шанс склонен был отнести к состоянию подлинной влюбленности; от такого полупьяного молодого доктора потянуло на философию:

Ницше утверждал, что «в конце концов, мы любим наше собственное вожделение, а не предмет его» [18]. Исходя из этого, если рассматривать ситуацию несколько отстраненно, можно сказать, что благодаря отношениям с Лореной Уильям чувствовал себя нужным, обихоженным и защищенным. К тому же он впервые в жизни испытал эйфорию влюбленности. К его чести, он способен признать, что на каком-то уровне знает и об этом, и о том, что им манипулируют. Тем не менее в конечном счете он возвращается к вопросу: «Чего стоят деньги без любви?»

Шанс приговорил еще одну бутылку вина за работой, пытаясь составить заключение по доку Билли, с которым только сегодня провел четыре с половиной часа в маленькой, похожей на сауну квартирке. Теперь он сидел у себя дома, который угнетающе походил на жилище престарелого стоматолога, за исключением разве что жары. Билли прожил на одном месте пятьдесят пять лет, одинокий и нелюбимый. Мало удивительного, что он влюбился в дивную Лорену, пусть та даже низкорослая и в теле. «Признавая наличие в данном деле убедительных свидетельств, говорящих о неподобающем обращении с пожилым человеком, – продолжал Шанс, отчаянно ища слова для благоприятной формулировки, способной смягчить унижения, которых Билли еще натерпится от времени, мира и родственника из Орегона, – не следует также исключать возможности того, что на определенном уровне Уильям Фрай нанял Лорену для своих целей, что он в каком-то смысле оставил ее при себе для того, чтобы подвергнуть себя ненадлежащему влиянию, потому что хотел испытать в ее обществе любовь, удовольствие и чувство защищенности. Я убежден, что Уильям на самом деле помнит несколько больше, чем утверждает. По существу, он был партнером в укрывательстве, заговорщиком, соучастником, который теперь хочет защитить Лорену от последствий, что по закону влекут ее действия… – Выходило как-то ненаучно, Шанс прервался, а потом попробовал снова: – Несмотря на очевидную физическую немощь… и вполне очевидную необходимость назначения финансового надзора… доктор Фрай до сих пор в значительной мере сохраняет чувство собственного достоинства и осознает свои проблемы…»

В конце концов Шанс вздохнул и отложил заключение в сторону. Как-никак, человек в его положении мог сделать немногое. Чему быть, того не миновать, и оставалось надеяться лишь на то, что старик найдет способ уйти с достоинством, выйдет на обреченный, но героический последний рубеж… что угодно, только не умрет, одуревший от любви, прикованный к постели в обществе кислородного баллона, в свои девяносто два наконец-то став похожим на всех своих собратьев по несчастью.

Однако когда он попытался представить, каким может оказаться последний рубеж дока Билли, то обнаружил, что не может этого сделать, и его мысли обратились, как очень часто бывало в последнее время, к Жаклин Блэкстоун. В сущности, она уже опасно подобралась к тому, чтобы заменить Мариэллу в качестве объекта сезонной одержимости. Может, она тоже, как и док Билли, только по причинам более темным и извращенным играла роль партнера в укрывательстве, заговорщика, соучастника, который желает защитить некогда любимого человека от полагающихся по закону последствий его действий? Не успев задать себе этот вопрос, он уже возненавидел себя за него. Шанс думал о водителе, которого победил в психологической дуэли Большой Ди. По сути, он не мог отделаться от ощущения, что он также жидко обделался в больнице, оказавшись бессильным перед лицом мучителя Жаклин. Как, гадал он, поступил бы в такой ситуации Большой Ди, зная то, что знал Шанс? Тут он, как школьник, начал фантазировать о мести, наглядной, с изрядным объемом кровопусканий. Этот Блэкстоун так просто не уехал бы. И одним синяком под глазом не отделался. В мечтах Шанса полицейскому выбивали зубы, вспарывали живот, его душили, кастрировали, ну и просто убивали. На следующий день, в полдень, Шанс отправился осведомиться насчет своей мебели.

Как и раньше, парадная дверь салона была открыта, в здании царила темнота, а покупателей не было. Не обнаружив никаких следов Карла, Шанс направился прямо в дальнюю часть магазина. В мастерской Ди горел свет, но здоровяк на зов не откликнулся. Нагнувшись, чтобы заглянуть в узкое окошко, через которое их с Ди когда-то представили друг другу, он увидел, что задняя дверь, выходящая в переулок, открыта, и оттуда льются косые лучи желтого света. Шанс осмелился войти на территорию Ди и двинуться на улицу. Попутно заметил свою мебель, которая довольно беспорядочно, как показалось ему, громоздилась в углу. Если Ди и начал работать над отделкой и реставрацией, это было пока незаметно.