Доктор Сергеев - [5]

— Ну, что вы, что вы! — возразил Никита Петрович. — Впрочем, надо понять и вас, мой дорогой юный коллега…

Костя пришел домой с встревоженным сердцем. Он думал о том, что Михайлов еще не получил обещанной в этом году кафедры, стало быть, остался работать в клинике Беляева и будет ежедневно, ежечасно встречаться с Леной. Знакомый холодок в левой стороне груди возник и поднялся к самому горлу, мешая Косте отвечать на вопросы матери.

— Уж я тебе, Костенька, сегодня такой обед приготовила, такой обед, что хоть в Кремле на приеме подавай, — говорила мать.

А Костя думал о своем.

Перед Костей вставала фигура Лены, ее продолговатые зелено-серые глаза, золотистые, чуть-чуть рыжеватые волосы, и рядом вырастал Михайлов.

Костя понимал, что ревность его необоснованна.

«Это глупо… — сказал он сам себе, — очень глупо, бессмысленно…»

И сразу же ему стало легче, будто он с точностью выяснил, что для ревности нет и не может быть никаких оснований. Он спокойно закончил обед, позвонил в клинику, спросил дежурного врача о состоянии своих больных и, получив удовлетворительный ответ, поехал к Лене.

Взглянув на окна профессорской квартиры, он увидел ярко освещенные комнаты и быстро поднялся по мраморной пологой лестнице в третий этаж.

В столовой было шумно, кто-то громко смеялся, и сквозь смех слышался голос Михайлова. Косте сразу же захотелось уйти.

— Позовите Елену Никитичну, — попросил он старую няньку Беляевых. — Мне на минуточку… По делу…

Но Лена уже вышла в переднюю.

— Где ты был так поздно? Я уже звонила тебе. Хочу, рассказать — какой день интересный! А у тебя? Идем — расскажи…

Она была оживлена и, введя Костю в столовую, торжественно-шутливо представила его:

— Ординатор госпитальной терапевтической клиники Константин Михайлович Сергеев! Прошу любить и жаловать.

— А-а, очень, очень рад, дорогой коллега, — как всегда радушно, встретил Костю отец Лены. — Садитесь. Вот здесь.

И сразу стал придвигать к нему все, что было на столе, накладывая в его тарелку без разбору все попадавшееся под руку. Потом налил большую рюмку водки.

— Папа, не спаивай его! — просила Лена. — Он не пьет.

— Хороший врач должен пить, — сказал Михайлов, поднимая рюмку.

— Но это, кажется, привилегия хирургов? — спросила Лена.

— Нет, всех врачей! — убежденно сказал Михайлов. — Позвольте выпить за ваши медицинские удачи, молодой товарищ!

Косте был неприятен покровительственный тон Михайлова, развязная манера разговора. Ему показалось, что Михайлов нарочно так говорит, чтобы подчеркнуть перед Леной пропасть, лежащую между их местами во врачебной иерархии. Ему хотелось отказаться от вина, но это было невозможно. И хозяин, и его второй ассистент Николай Ильич Курбатов, и его жена, и Лена — все подняли рюмки, и Костя залихватски опрокинул свою в рот. Он был доволен, что все вышло ловко, как у доброго старого выпивохи, и поспешил продолжить в том же стиле — закусил не сразу, а чуть выждав, словно наслаждаясь вкусом водки, потом съел крохотный кружок огурца.

— Ан-да не пьет! — громко рассмеялся Михайлов. — Да ведь он нас с вами, Никита Петрович, за пояс заткнет! Мы-то с вами не так начинали. Наперсток, и тот разливали по галстуку. Придется еще по одной…

Костя повеселел, приободрился и даже рассказал, что ему пришлось поставить под вопрос диагноз старого врача и вписать свой.

— Это бывает, — заметил Никита Петрович. — Это бывает!

— Однако надо быть осторожным… — смеясь, прибавил Михайлов. — Как бы не пришлось отменить ваш и снова вписать старый.

— Все может быть, надо выждать, — примирил их Курбатов.

Косте страстно захотелось доказать свою правоту, и он стал подробно рассказывать о болезни в том порядке, которого требует учебник клинической терапии: на что жалуется больной, что показали объективные данные, что найдено в анализах…

Никита Петрович выслушал и, улыбаясь, заметил:

— Все, что вы говорите, — правильно. Мыслите вы клинически верно… но возможно все-таки, что прав доктор Кольцов.

Костя растерялся и ничего не ответил, на душе снова стало неспокойно, хотя в сознании осталось убеждение, что ошибся не он.

— А по-моему, Костя прав… — решительно заявила Лена. — Кольцов в поликлинике не может так тщательно обследовать больного, как это сделал Костя и палате.

И Косте показалось, что Лена это говорит только для того, чтобы поддержать его и вывести из неловкости и смущения. Он был ей благодарен, но обида не оставляла, и он упрямо думал:

«Вот увидите, что я не ошибся, вот увидите!..»

— А вот Елена Никитична — молодец! — как будто нарочно чтобы рассердить Костю, вдруг сказал Михайлов. — Она мне сегодня так ассистировала при операции язвы двенадцатиперстной, что дай бог каждому! Просто молодец! Правда, Николай Ильич?

— Правда, — улыбаясь ответил Курбатов. — Она серьезно подготовлена.

— Ну-ну! — делая сердитый вид, внушал Никита Петрович. — Нечего портить мне дочь! «Ассистировала»!.. Подумаешь!.. Учиться надо! Учиться, учиться и учиться!

Все, что говорилось в течение вечера, казалось Косте направленным против него. И его рассказ о больных, и ответ знающих, опытных врачей, и слова Михайлова о Лене, и то, как он при этом поглядывал на нее, и заключительная фраза знаменитого профессора — все, все показывало, что он, Константин Сергеев, слабый, почти ничего не знающий врач. И при сравнении с уверенным Михайловым он для Лены тоже ничего не представляет, и Лена серьезно любить его, конечно, не может. Вот и сейчас она на него совсем не смотрит и о чем-то сговаривается с Михайловым. Конечно, этого нужно было ожидать, иначе и быть не могло. С Костей ее связывали только институт, общая работа, совместные возвращения домой, его помощь перед зачетами и экзаменами. Сейчас это кончилось, и с этим, видимо, кончилось и все…