Доктор Сергеев - [19]

Он бросил это так зло, словно перед ним стоял ненавистный человек.

— Напрасно ты не спросил меня.

— Зачем? Кто вы мне? Не жена, не любовница. Вы чужой человек! Хуже — вы мой враг, вы мой убийца.

Мать охватила его обеими руками, стараясь увести.

— Замолчи, сынок, нельзя так. Иди к себе.

Костя отстранил мать.

— Оставьте меня! Я ей скажу все, что думаю.

— Костя, — тихо сказала Лена, — не надо, поговорим в другой раз.

— Нет, именно сейчас. В другой раз может не выйти. А я должен вам сказать! И вы обязаны выслушать! Вы — убийца… И непонятно — зачем вы пришли? Чтобы насладиться своей работой? Поглядеть на труп? Да? Убийцу всегда тянет к месту преступления!

Он качнулся и чуть не упал. Его поддержал отец, встревоженно вышедший из своей комнаты. Волосы Кости рассыпались по лбу, рот искривился злой гримасой, руки искали чего-то в воздухе.

— Ладно, ладно, брат, не буянь, — строго сказал отец. — Выпил, иди спать.

— Нет! — вырывался Костя. — Нет, я скажу ей все! Она меня убила и пришла похоронить.

— Ух, как страшно… — засмеялся отец.

— Да! Она убила человека!

— Фу, как противно слушать! — рассердилась Лена. — Ты просто глупый и пьяный мальчишка! Мне стыдно за тебя!

Она взяла со стола свою сумку и быстро направилась к выходу. Но Костя вырвался из рук отца и преградил ей путь.

— Нет, постойте!

— Ну что ж, — сказала Лена, бледнея. — Тебе остается еще ударить меня.

— Нет, я не ударю вас, не бойтесь. Я не хулиган. Вы лучше меня знаете, кто я. Вот вы — глупая, легкомысленная бабенка. Вам не нужны ни любовь, ни преданность. Вам не нужна истинная нежность. Вас потянуло на роман с заведомым ловеласом, для которого вы одна из сотни…

— Пусти меня!

— Нет, дослушай! Ты мне больше горя доставила, ты меня раздавила! Ноне будь самонадеянной. Да, вот это я и хотел сказать. Не думай, что я до конца погиб…

— Ну и слава богу.

— Да, я тяжело страдаю, мне будет ужасно без тебя, но я найду утешение, найду. Я врач, я… Предо мной широкое поле, простор!.. Я буду работать, я свое сделаю. Ты обо мне услышишь!

— Ну и прекрасно. Пусти меня!

— Пожалуйста, идите.

Мать вышла проводить Лену и, плача, извинялась.

— Начитался, глупый мальчик, всяких романов и прямо из книги все говорит. Вы не сердитесь. Он чистый, благородный. Это от честности.

— Я не сержусь, я сама все знаю, — утешала ее Лена.

Лена пришла домой уже поздней ночью, и Никита Петрович, обеспокоенный ее длительным отсутствием, недовольно сказал:

— Это нехорошо. Ты хоть и взрослая, и врач, и все такое, а это я не одобряю. Или, вернее даже, попросту запрещаю. Вот… просто запрещаю.

— О-о! — старалась Лена превратить все в шутку. — Этого я давненько не слыхала.

— А ты не доводи до этого. И вообще мне надо с тобой поговорить. Не нравится мне эта история. Но об этом не сейчас. Ложись спать.

«Опять о Михайлове, — подумала Лена. — Свалился на мою голову».

— Я была у Кости, — сказала она. — Он что-то нездоров.

— У Кости? — переспросил профессор, посмотрев на дочь. — А что с ним?

— Ничего особенного. Немного простудился.

— У Кости — это ничего, — сказал отец, сразу успокоившись, и направился к себе. — У Кости можно.

«Что он там делает сейчас? — подумала Лена. — Хоть бы он скорее заснул».

А Костя, сжав голову руками, сидел у стола в неподвижности.

— Дай, отец, выпьем еще по рюмке… — вдруг сказал он.

— По рюмке? — переспросил отец, как бы обдумывая сложный вопрос. — По рюмке можно, это даже полезно, скорей уснешь.

Старик поставил на стол графин, налил себе и сыну и чокнулся с ним.

— Ну, брат, того… За то, чтобы это не повторялось. Чтобы ты так не пил больше. И чтобы никогда, слышишь, никогда, упаси тебя бог, не обижал бы женщину. Понял? Особенно Лену. Ты это, брат, помни. Ну, будь здоров.

Они выпили, и Костя, еще больше опьяневший, но подавленный и усталый, стал объяснять родителям, почти плача:

— Не верьте ни одному моему слову… Я говорил глупости…

— Знаю, знаю, сынок, не объясняй.

— Она прекрасная, чистая.

— И это верно.

— Давай, отец, еще по рюмке…

— Давай, давай, сынок!..

Они еще раз чокнулись, выпили. Отец отвел сына в его комнату, раздел и уложил, как делала это когда-то мать.

— Спи, доктор, — сказал он, заботливо укрывая сына.

Утром Косте позвонил секретарь бюро комсомольской организации института доктор Васильев и просил зайти к нему.

Один из самых способных молодых хирургов, Васильев пользовался у комсомольцев не только любовью, но и каким-то особенным доверием.

В кабинете было много людей, потом, когда они вышли, секретарь долго говорил по телефону. Наконец он освободился.

— Послушайте, товарищ Сергеев… — сказал секретарь тихим голосом, будто опасался, что его услышат посторонние. — Раньше всего садитесь… Вот так…

Васильев, очевидно, сам немного смущался или подыскивал нужные слова — он то отворачивался, смотрел в окно, то перекладывал на столе бумаги. Потом, словно набравшись духу, сказал:

— Так вот… Нехорошо, товарищ Сергеев, что вы так грубо разговаривали со старым врачом… Накричали на него… Оскорбили… Это недопустимо…

— Но я уже просил извинения… Мы помирились, — сказал Костя, неприятно удивленный тем, что в бюро узнали об этом инциденте.

— Ах так? — словно обрадовавшись примирению, улыбнулся секретарь. — Очень хорошо. Прекрасно. Будем считать этот инцидент исчерпанным… Но… Дело не только в данном происшествии…