Доктор Сакс - [40]

3

Моя мама и я, господи ее благослови, сбежали от той сцены лунической смерти на проклятом мосту и поспешили домой. «Bien, — сказала она, — c’est pas'l diable pleasant (Что ж, это не приятный черт!)» — «Пошли отсюда» — Угол, на котором тот пацан Рыбец двинул меня в лицо, вот он, ироническое возраженье черепастым лунам — Дома волосы мои встали дыбом. Нечто у нас в доме той ночью было как-то витиевато лилово и мрачно. Сестра моя была на кухне — стояла на коленках у настольных смешилок скучных ужинных буден, папаша мой в кресле у «Стромберг-Карлсона»[94] (у подъездной дорожки, у собаки), песчаный откос вынашивает свои секреты Доктора Сакса в ночи пагубнее обычного — Мы рассказали папке про умирающего… в душе у меня играла сумрачная музыка… Я помнил, как статуя Терезы поворачивает голову, как рыбьи головы отрубаются в погребе, как двери зияют настежь в чулане ночи, как в темноте ползают черные пауки (огромные черные) (каких я видел в Замке, когда все взорвалось), фантастические грукующие бельевые веревки белопокровили в ночи, оверевленные кварталы увешивались простынями, мерзотности в эльфически-шаловливом кельтском долоте, аромат цветов за день до того, как кто-нибудь умрет, — ночь, когда умер Жерар, и все рыданья, вопли, споры в спальнях дома на Больё-стрит в бурых мраках семейства Дяди Майка (Майк, Клементина, Бланш, Ролан, Эдгар, Виола — все там были), и моя мама плачет, во дворе кузены пускают шутихи против нашей воли, нынче полночь, и отец мой замотан и обеспокоен: «Ладно, Ти-Жану и Нин можно пойти к Дадли» (Тетя Дадли тоже там, сломленная родня и возбужденная-смертью родня ужасно топчется по кругу, в чердачном ряду фумигация, все, что я когда-либо терял и никогда не умел найти, беспрестанный мой страх, что кто-нибудь из родителей или они оба у меня возьмут и умрут) (одной этой мысли мне хватало, чтобы понять смерть) — «Ну об этом ты не беспокойся», — говорит мой отец — сидит, мрачнея надутыми губами, что сияют в кухонных огнях ночи 1934 года летом, ожидает, что я — Вдруг слышим громогласный грохот, от которого сотрясается весь район, будто мир-арбуз огромным баллоном рухнул на улицу снаружи, дабы еще раз напомнить мне, и я такой: «Ooooh coose que ca?»[95] — и на мгновенье все прислушиваются, а сердца бьются, как у меня, и опять там БУМ, потрясая землю, будто старый отшельник Плуфф в своем погребе на углу вез домой свой секрет со взрывными выхлопами адской топки (может, он сообщник Сакса, а?) — весь дом, земля трясется — Теперь я знаю, это глас рока, что пришед пророчествовать смерть мою под должные фанфары — «Это пустяки, просто там старый Маркан лупит по бревну топором, frappe le bucher avec son axe —» — и стукнуло, бум, тут-то мы все и поняли, так и есть. Но тогда, клянусь, что-то ужасно чудное было в Маркане с его топором так поздно ночью, раньше я его так поздно никогда не слыхал, ему не давала спать смерть, у него этой ночью был уговор срифмовать свой топор с похоронами моего страха, а кроме того, непосредственно рядом со старым Плуффом и его домом, что полон портьер, смерти, четок, на дворе у него было полно цветов, я чего-то не понимал в запахах чужих домов и сопутствующих роке и скуке в оных —

Но внезапно мы услыхали, как из-под земли по соседству исходит обширнейший стон — Переглянулись в страхе. «С-т-о-о-о-о-н» —

«о-у-у-у-у-» — в шелухнявую смерть материализовался чертов Лунный Человек в зернореальной земле — Глядел мне прямо в лицо — «Ооооо» — Человек Смерти, недовольный своим мостом, явился пугать меня, стонать на придверном коврике у моей мамы и преследовать А М Р Е С Ы ночи.

Даже моя мама — «Mende moi donc, mais cosse qu'est ca! s’t’hurlage de bonhomme» — (Батюшки-светы, да что ж это! старик воет!) — на миг, мне кажется, ей тоже пришло в голову, что за нами по-прежнему гонится мужчина, умерший на мосту, — его дух не хотел сдаваться без боя — безумье сверкнуло в глазах ее вспышкой, а в моих застряло — я оплошал. Всю ту ночь отказывался спать один, лег с мамой и сестрой — По-моему, сестре надоело, и она посреди ночи переползла в мою постель, мне было двенадцать — В Сентралвилле так всегда, я всякую ночь протискивался меж них, когда плакал от темноты (Ах милые рождественские полночи, когда мы отыскивали свои игрушки, густо размещенные рядом, они уже возвращаются из церкви на заснеженном крыльце, а мы закатываемся в пижамах под ковровую елку) — Вдруг в Потакетвилле я больше не боялся темноты, безымянные религиозные призраки с недобрыми похоронными намереньями уступили место почтенным саванным призракам Доктора Сакса из Потакетвилля, Джину Плуффу и Черному Вору — Но теперь смерть снова нагоняла, Потакетвилль слишком уж обречен и бур, чтоб умереть, — лишь на следующий день мы выяснили, что ужасные стоны издавал мистер Маркан, с которым в погребе случился приступ после того, как он наколол дров, — ему прилетела весточка смерти от моста и от меня — Совсем вскоре после этого он умер… это всегда правда, цветы пахнут незадолго до того, как кто-нибудь умрет — Мама моя стояла в отцовской комнате, подозрительно принюхиваясь, старый мистер Маркан слал свои розы аж от самого соседнего дома — У молодежи цветы видны в глазах.