Доктор Х и его дети - [58]

Христофоров совсем запыхался и оказался посередине, а когда две уравненные по численности отцом Варсонофием группы рванули в разные стороны, вовсе остановился и с оханьем подпер фонарный столб.

Мужская уборная на первом этаже выходила окнами во внутренний двор. Не в силах бежать, для очистки совести он поплелся в этот двор, силясь представить себе масштабы постигшего больницу бедствия.

Его ботинки оставляли на искрящемся белом насте глубокие следы, которые сразу насторожили, но он еще не мог понять — чем.

«Одиночеством», — дошло до него в следующую секунду.

Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться: сбежавшие через окно во внутренний двор больницы не могли из него улететь. Убегали они врассыпную или гуртом, но должны были оставить следы именно здесь: выход из двора, образованного глухой высокой стеной забора, учебным корпусом и стеной больницы, — один.

Ведущая во двор арка была уже близко, он перешел на крадущийся шаг, поскользнулся, удержал равновесие и замер. Гигантское существо ритмично чавкало вязнувшими в снегу конечностями. Он еще не видел его, но представил, как огромная сороконожка исполняет «ламбаду» или другой требующий изящества танец, но ноги заплетаются, и она плюхается в снег.

Войдя наконец во двор, он увидел это существо. Десяток темных фигур бегали по снегу и кидали друг в друга снежки. Молча. Если комок поражал цель, мишень не издавала ни звука, лишь молотила руками воздух в знак поражения, поскорее лепила новый снежок и вновь с азартом врезалась в общее броуновское движение, посреди которого вопреки законам физики отдельной, руководящей частицей мелькала рыжая голова.

Христофоров остановился в проеме арки и закрыл глаза, пытаясь унять сердце, которое подпрыгивало, как на батуте, до самого затылка.

Земля, как и лестница, захотела уплыть из-под ног, но он удержал ее, привалившись спиной к стене, вбирая в себя холод, рождавший крупную дрожь во всем теле и хоть на время прогонявший дрожь мелкую, тошнотворную, которая чутко дремала внутри и вскидывалась после каждого маломальского напряжения.

Конечно, во всем был виноват только он. Надо было сразу забрать у Фашиста чертову оконную ручку, поблагодарить за предотвращение побега и не позволять помогать Существу. Но Христофоров и сам так увлекся идеей диковинного подарка, что почувствовал себя мальчишкой, способным вылезти в окно наперекор правилам и запретам. Пошел на риск ради этих двоих, которым нужен был настоящий поступок, чтобы скрепить дружбу. «Туда-обратно — мигом, — напутствовал он Фашиста. — Ты назначен руководителем операции. Анну Аркадьевну я беру на себя». Даже дежурством поменялся. И вот как его отблагодарили.

— Быть может, это все пустое, обман неопытной души, и суждено совсем иное, — сообщил радостный голос рядом.

Христофоров открыл глаза.

— Ты в отделении должен быть, — сказал он Шнырю. — Тебя Анна Аркадьевна пожалела и на праздник с собой взяла?

Шнырь радостно закивал головой и запустил в Христофорова снежок.

— Ах, так?! Ну держись!

Получив ответный бросок, Шнырь тут же забыл о конспирации, сохранять которую обещал рыжей девочке, и радостно засмеялся на весь двор.

Смех спугнул детей, игра прекратилась, они сгрудились возле снеговика, снова став похожими на большое бесформенное существо — запыхавшееся, тревожно дышащее, еще радостное, но уже испуганное.

«Гинтубуб», — всплыло в памяти Христофорова странное, рожденное в детских снах слово, и он вдруг заново, как много лет назад, испугался его, перестав различать знакомые лица. Гинтубубы как раз и были страшны своей безликостью, молчаливым сплочением и враждебной отчужденностью. Стояли в стороне и смотрели на маленького Христофорова, нырнувшего из реальности в их мир.

Как боролся он с гинтубубами и как склонял на свою сторону, когда встречал их на бескрайних просторах сна? Христофоров постарался вспомнить — и вспомнил.

Он сделал два шага от стены, неловко нагнулся и зачерпнул еще одну пригоршню снега.

— Чего ждете, бандерлоги? — крикнул он изучавшему его существу и, размахнувшись, отправил в него снежный снаряд.

Существо приняло вызов. Всколыхнулось, распалось на десяток фигур и приступило к обороне. После пары бросков в медлительного Христофорова дети осознали свое преимущество и продолжили броуновское движение вокруг снеговика со съехавшим набекрень красным ведром.

— Простите меня, — отчаянно шепнул Фашист, оказавшись рядом. — Я не виноват! Она у нас ручку отобрала, чтобы со всеми подарком поделиться!

Христофоров махнул рукой. Ясно, что во всем виновата вновь сработавшая больничная метафизика: чего еще мог он ждать от рыжей девицы в чужое дежурство?

Очередной снежок засветил ему прямо в нос, а вслед за ним перед глазами взметнулись огненные кудри. Заключенный в объятия, Христофоров успел лишь замычать, когда Элата чмокнула его в щеку и понеслась дальше.

Никто не смотрел по сторонам и уж тем более не задирал голову вверх, а потому не видел Омена, глядевшего на снежную пальбу во дворе из окна третьего этажа. Анна Аркадьевна уже принесла ему зимние ботинки в подарок от Христофорова, который так и не понял, как Омен собирался бежать зимой в больничных тапочках.