Доктор Есениус - [44]

«Будь умеренным в потреблении вина, меньше ешь, и ничто тебе не будет во вред.

Избегай послеобеденного сна… Если выполнишь эти правила, будешь долго жить.

Позаботься главным образом о трех вещах: о веселых думах, об отдыхе, о скромной пище».

Знакомые слова воскрешали в памяти знакомые события. Сколько лет прошло с тех пор, как он сам слышал эти правила, а впоследствии, на экзаменах, повторял их? Не так уж много — чуть-чуть более десяти лет. А между тем сколько он забыл за это время! Теперь все снова возникает в его памяти. И вот ему кажется, что он сидит в большой аудитории Падуанского университета, в кругу своих соучеников, которые съехались в Падую со всех уголков Европы. Он слышит слова профессора, читающего лекцию. И из всех смешных и забавных историй вспоминается одна. В аудиторию входит знаменитый хирург и анатом Фабрицио дель Аквапенденте. Он сообщает слушателям, что завтра будут казнить преступника. Падеста, верховный правитель города, согласился отдать труп казненного университету для учебных целей, для анатомирования. Профессор спрашивает у своих слушателей, согласны ли они принять предложение падесты: хотят ли анатомировать человеческое тело — corpus humanum, или свиную тушу — corpus suis. Слушатели как по команде стали кричать: «Corpus suis! Corpus suis!» — дополняя свое требование топотом ног. И только один студент, немец Пфеферкорн, известный своим прилежанием, высказался за «corpus humanum». Однако несколько оплеух и тычков в бок при дополнительном «внушении» помогли ему понять значение слова «солидарность». Дело в том, что анатомирование свиньи приносило студентам двойную пользу: во-первых, студентов учили, как это было тогда принято, узнавать отдельные органы, правда, сличая их с теми, что были нарисованы в учебнике «Anatomia porci», а во-вторых, после они устраивали добрую пирушку и вдоволь наедались той же свинины.

Голос вдруг умолк, и сразу исчезли воспоминания.

Распахнулись двери, в них появился высокий седовласый старик с гордым взглядом. За ним, оживленно беседуя, высыпала группа молодых людей.

— Почему вы не велели меня позвать? — спросил Гваринониус после того, как Есениус назвал себя и изложил цель своего посещения. — На этот счет у моего Андреа имеются твердые распоряжения. Удивляюсь, почему он их не выполнил…

Есениус оправдывал слугу. Он сказал знаменитому врачу, что не хотел прерывать лекцию, и добавил, что ему было очень приятно сидеть в приемной, так как, слушая лекцию, он вспоминал свои студенческие годы в Падуе.

Гваринониус провел гостя в кабинет. Взгляд посетителя приковала громадная печь, на которой, словно в лаборатории алхимика, стояли различной формы банки и баночки, реторты и дистилляторы. Затем глаза невольно перебегали на две большие полки: одна была заполнена книгами, переплетенными в грубую, по большей части желтую свиную кожу, на другой в несколько рядов стояли глиняные, мраморные и металлические банки с латинскими надписями. Это была аптека Гваринониуса, который собственноручно готовил для императора все лекарства.

— У меня здесь небольшой беспорядок, — извинился хозяин, перекладывая кипу книг со стула на пол, чтобы освободить место для гостя. — Я запретил слуге убирать в этой комнате, потому что после его «приборки» ничего нельзя найти.

— По всему видно, вы здесь много работаете, — промолвил Есениус, усаживаясь.

Гваринониус сел напротив гостя. Он был по крайней мере вдвое старше Есениуса: виттенбергскому врачу исполнилось только тридцать пять лет, а Гваринониусу перевалило за семьдесят. Если бы кто-нибудь увидел их сейчас вдвоем, то, наверное, решил бы, что это отец и сын. На лице Гваринониуса, с седой бородкой и коротко подстриженными усами, жизнь оставила свои следы в глубоких морщинах, которые придавали его иссохшей коже вид старого пергамента. Две глубокие складки, идущие от носа к уголкам рта, свидетельствовали о решительности и твердой воле императорского лекаря. В черных глазах искрился задорный огонек.

Профессор окинул пытливым взглядом молодого врача, отметив безукоризненность одежды, и перевел глаза на его серьезное, слегка побледневшее лицо. Во взгляде старого ученого словно таился вопрос: «Что я найду в тебе — еще одного ученика, последователя — или нового-врага?» По слухам, дошедшим до Праги, а главное — по высказываниям покойного императорского астролога Тихо Браге, Есениус был человеком исключительной учености. Правда, о нем говорили, что он не признает авторитетов. «Ладно, посмотрим!» — подумал про себя Гваринониус и решил хорошенько изучить своего гостя.

— Я слышал от его императорского величества, — дружелюбно заговорил Гваринониус, — что он пригласил вас к себе в качестве личного врача. Знаю, что и Карлов университет весьма вас ценит. Ну что ж, надеюсь найти в вас хорошего помощника.

От слуха Есениуса не ускользнул едва заметный оттенок, с каким хозяин дома произнес слово «помощник». Этим он выразил надежду, что в своей научной деятельности Есениус будет следовать одним путем с ним.

— Это для меня большая радость, — с изысканной учтивостью ответил Есениус и слегка поклонился. — Для меня честь работать с ученым доктором, слава о котором разнеслась по самым дальним странам нашего материка.