Доктор Джонс против Третьего рейха - [192]

— Давай об этом мы с тобой утром потолкуем, — она откинула одеяло. — Фу, жарко.

Коттедж был тих и уютен, словно отделен от территории университетского кампуса незримым колпаком забытости. Именно то, что нужно уединившимся любовникам. Горел только китайский фонарик, неназойливо подкрашивая оголенные тела красным и желтым. Радиоприемник наполнял комнату приглушенными порциями простенького джаза. Редкие минуты свободы, когда делаешь не то, что нужно, а то, что хочется спинному мозгу.

Двое лежали в постели.

— Не подошло ли время вылезти тебе из шляпы? — поинтересовалась ехидная женщина. — Куртку ты уже отдал чучелу на чьем-то огороде. Кнут повесил на стенку. Ну, поддайся мне еще разок, и станешь немного похож на нормального.

— Далась вам всем моя шляпа… — недовольно пробурчал мужчина.

— Целоваться мешает, разве непонятно? В глаза лезет, в рот.

Нежная рука сделала короткое движение — и головной убор покатился в угол. Герой на этот раз не успел среагировать, только дернулся, сверкнув от неожиданности глазами.

— Вот так гораздо лучше! Думаешь, я не понимаю, почему шляпа у тебя, как гвоздиком приколоченная? Перестань дурить, мне твоя проплешинка даже нравится. Рядом с ней я выгляжу такой молодой и свежей…

В порыве радости она притиснула его голову к своему бюсту.

— Да отвяжись ты с этой проплешинкой! — сердито высвободился мужчина. — Просто волосы временно поредели из-за истощения сил.

До семейной ссоры дело не дошло. Уютная обстановка погасила стремление к раздору и укрепила тягу к единению. Кто-то кого-то случайно поцеловал, после чего начались объятия, переходящие в продолжительные совместные ласки.

Когда за окном раздались странные пронзительные звуки, женщина не вздрогнула, не забилась от страха обратно под одеяло. Она была дома — в мирной и совершенно безопасной стране. Лишь спросила шепотом, отвлекаясь от шершавых обветренных губ героя:

— Что это?

— Щенок по имени Монтана. Сосед кобелька выпустил размяться. Породы такса.

— Чего он так развизжался?

— По молодости. Выписывает сейчас круги, за пятки всех хватает, жизни радуется. Даже завидно иногда…

— Может, нам тоже кого-нибудь завести со скуки?

Некоторое время герой отдал размышлению. Затем ответил с сожалением:

— Не люблю я маленьких собачонок. В детстве я дружил с одной немецкой овчаркой — совсем другое дело. Вот такую можно бы завести, будь наша квартирка пообъемнее.

— Это та самая немецкая овчарка, у которой ты имя «Индиана» украл?

— Откуда знаешь про имя? — напрягся он.

— Да кто же этого не знает!

— Ну, ясно, — догадался человек, носящий имя собственной собаки. — Папаша треплет языком направо и налево, болтун неисправимый… Кстати, замечательная была овчарка, обожала рукописи отца грызть, особенно статьи. Если он и ненавидел кого-нибудь в жизни, то именно это животное. Я ни секунды не сомневался, когда имя себе выбирал.

— Если ты не любишь маленьких собак, давай кого-нибудь другого маленького заведем, — этак невзначай предложила женщина.

— Кого еще?

— Да ты не волнуйся, пеленки я сама стирать буду. И кормить тоже сама. От тебя ничего и не потребуется, только домой иногда заходить. Назовем парня Монтаной, в честь собаки нашего соседа…

— Ты с ума сошла! — испугался он, даже вскочил, промахнувшись мимо обуви. — Какого «парня», что ты задумала?

— А что? У всех женщин есть, я тоже хочу. Ты такой красивый, Инди, когда вылезаешь из своих профессорских тряпок. Особенно ниже пояса. Ну, чего ты разволновался?

Индиана увидел себя в зеркале шкафа и обнаружил, что на нем действительно нет ни единой тряпки, даже самой маленькой. Он мысленно согласился с тем, что действительно красив, но все же сел, прикрывшись одеялом.

— Пеленки… — с ненавистью выговорил он. Затем осторожно похвалил. — От твоих шуток, дорогая, вспотеть можно. Значит, говоришь, от меня ничего и не потребуется?

— Иди ко мне, — позвала она, спихнув одеяло на пол. — Я тебе дам «не потребуется»!

— Иду, — вздохнул он. — Как-то странно Монтана лает, ты права, Лили…

В дверь позвонили за несколько секунд до наступления откровенного счастья. В очередной раз тонкая паутинка духовной близости была грубо разорвана. Джонс завернулся в простыню, прошлепал босиком к выходу с упреком неизвестно в чей адрес:

— Ну почему, почему мне так не везет?

— Потому что ты избран судьбой для великих дел, — пошутила ему в спину Лилиан, беззаботно разметавшись горячим телом по постели.

Постель была, мягко говоря, в беспорядке.

— Кто там? — поинтересовалась женщина, когда хозяин квартиры вернулся.

— Посыльный, — удивился тот в ответ. — Письмо принес. — Профессор держал в руках нечто заклеенное, завязанное, бумажное.

— Может, от Генри? Или от Клопика?

— Глупости, им сейчас не до нас. Они никак в школу поступить не могут. Джи моего отца совсем не слушается, гангстер… — Профессор уже разорвал конверт. — Интересно, кто про меня вспомнил?

Внутри был листочек бумаги. Записка, просто записка.

«Я ТЕБЯ ВИЖУ, ДЕМОН. СЕГОДНЯ ТЫ ЕСТЬ, ЗАВТРА ТЕБЯ НЕТ»

Вместо подписи — напечатанный в уголке вензель, изображающий череп, под которым вместо свастики расползлась руна «Гюфу». Паучья руна «Гюфу» — прообраз фашистской свастики…