Доктор Данилов в кожно-венерологическом диспансере - [37]

Елена была раздражена настолько, что начала выплескивать негатив дома, да еще во время ужина. Такое случалось нечасто.

— Ветераны — это наше все! — ответил Данилов. — Когда-нибудь и мы будем говорить: «Мы еще…»

— Ты же сам любишь повторять, что можно всю жизнь есть картошку, но так и не стать ботаником! — Елена отодвинула от себя почти нетронутую тарелку. — Даже есть не хочется, так все достало.

— Согласен. — Данилов покосился на Еленин салат из огурцов и пророщенных ростков пшеницы. — От одного вида этой, с позволения сказать, еды меня тоже с души воротит.

— Вот именно! — поддакнул Никита, отправляя в рот очередной пельмень.

— Позвольте мне есть то, что мне хочется! — огрызнулась Елена.

— Да, конечно, позволяем. — Данилов придвинул к ней тарелку с салатом. — Ешь на здоровье.

— Я сама разберусь, есть мне или нет!

— Ого! — Данилов переглянулся с Никитой. — Наша мама сегодня не в духе.

— Как, по-твоему, можно быть в духе, когда всем на все наплевать?! — взвилась Елена. — Я не какая-нибудь там идеалистка, смотрящая на мир через розовые очки, но я всегда — и будучи старшим врачом, и заведующей, и сейчас — полагалась на тех, кто давно работает на «Скорой»! Вроде бы опытные сотрудники должны составлять костяк любого коллектива! Или я не права?

— Относительно, — сказал Данилов, раскладывая оставшиеся в кастрюле пельмени поровну себе и Никите.

— Почему относительно?

— Потому что кроме истинных фанатов «Скорой помощи» среди ветеранов хватает дерьма, которое давно работает на «Скорой» только потому, что больше никуда не может устроиться. И это тоже «старая гвардия». Их очень легко опознать — они привыкли качать права по поводу и без, да еще с длинными экскурсами в свое прошлое. Но обобщать не стоит, потому что есть и такие «старики», которые действительно составляют этот самый костяк.

— Что-то я таких давно не вижу! Повымерли, наверное!

— Ты лучше расскажи толком, что случилось, — попросил Данилов. — Мы же не на митинге, в конце концов. Давай конкретику.

— Конкретика такая. Врач с семнадцатилетним, заметь себе, стажем приезжает на «задых» к мужчине пятидесяти двух лет. Родственники встречают его как-то не так…

— В смысле?

— В смысле — то ли дверь долго открывали, то ли без поясного поклона поздоровались, короче говоря — обидели с ходу. Скандал в коридоре, ругань в адрес больного — совсем, мол, оборзели с межреберной невралгией по ночам вызывать, ЭКГ не снял, лечить не лечил, посоветовал обращаться в поликлинику…

— А через час — повтор с констатацией, — догадался Данилов.

— Через полтора. На секции — острый нижний инфаркт миокарда.

— А что такое «повтор с констатацией»? — спросил Никита. Что такое «секция», дети врачей знают с пеленок.

— Повторный вызов с констатацией смерти, — ответила Елена. — Родственники, конечно, на дыбы…

— Имеют право, — сказал Данилов.

— Полное, — кивнула Елена. — Я их понимаю. Дело открыли, суд стопроцентно будет, заведующий подстанцией выговор получит.

— И все благополучно об этом забудут. До следующего раза.

— И что ты предлагаешь?! — Елена всплеснула руками. — Старшему врачу и заведующему разорваться на пять частей и ездить на вызов с каждой бригадой? Ведь не пацан какой-нибудь, а врач с семнадцатилетним стажем работы на «Скорой»! Ему уже на пенсию скоро, а он такие номера выкидывает! Как это объяснить?! И еще нам нахамил на разборе, паразит!

— С этого места, пожалуйста, поподробнее, — попросил Данилов. — Кому это «вам»? И как именно нахамил?

— Нам — это мне и заведующей подстанцией. А хамство близко к тексту звучало так: «Если бы вы проработали на „Скорой“ столько, сколько я, то, наверное, знали бы, что инфаркт развивается остро, и то, что он был на повторном вызове, еще не означает, что он должен быть и на первом».

— Неубедительно, — оценил Данилов. — Тем более что временной промежуток ничтожно мал и поводом на первом вызове было «задыхается».

— Мы ему так и объяснили. А в ответ услышали сакраментальное насчет стажа. И комментарии по поводу того, что тот, кто умеет работать, — работает, а кто не умеет работать, — руководит. Как тебе это?

— А что ему еще остается говорить? — усмехнулся Данилов. — Как его фамилия, кстати?

— Мербаевский, зовут Юрием.

— Знаю я его, — припомнил Данилов. — Сутулый, волосы ежиком, и он их постоянно приглаживает. Уши еще у него торчком, как у Чебурашки.

— Он самый.

— Мы с ним на курсах повышения квалификации вместе были. Тот еще кадр, типичный. Любимая поговорка: «Не учи ученого, поешь…» И так далее, не за столом будь сказано. А сам в аритмиях путался.

— Насчет того, что не надо учить ученого, мы тоже слышали во время разбора. А другой «гвардеец» с той же подстанции по фамилии Бугаев, которому до пенсии два года осталось, вымогал деньги за госпитализацию у девятнадцатилетней пациентки с аппендицитом. За три тысячи обещал отвезти ее в «приличную» больницу.

— Заплатила она ему?

— Нет, но жалобу написала. Бугаев, конечно, отпирается, фельдшер, который с ним работал, ничего не видел и не слышал, но у девушки ее молодой человек в свидетелях.

— Могли и оклеветать.

— Могли, не спорю. Но почему тогда острый аппендицит был оставлен дома и госпитализирован только при повторном вызове? А в карте Бугаев написал, что пациентка практически здорова. Как тебе это? Такая традиция, что ли, — если денег не дадут или встретят не так, то и обслуживать не стану? И снова — через слово свой стаж поминать — «да я…», «да столько лет на колесах…», «вы сначала проработайте с мое, а потом меня учите…». Куда это годится?!