Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом - [86]

— Мне воду с газом, — сказал Данилов.

Безалкогольное пиво не пошло – было оно каким-то ненастоящим, что ли. Полянский из солидарности заказал воду и себе. Помимо воды он попросил официанта принести им холодец.

— Холодец у них тут особенный, — пояснил Полянский, — лучше колбасы.

— Я люблю холодец, — ответил Данилов.

— Ну, про кормежку в больнице я не спрашиваю, и так все ясно. А что у тебя произошло с докторами?

— Мы не сошлись с ними по одному богословскому вопросу. Они утверждали, что я шизофреник, а я доказывал им, что являюсь безобидным психопатом, который не желает пить их сраные таблетки. Конфликт вылился в противостояние, мне даже пришлось отдохнуть от жизни в связанном виде, но этого я почти не помню, потому что все время спал. Потом я ломал голову над тем, как вообще буду выпутываться из этой ситуации. Башка трещала от напряжения, а из ушей валил пар…

— Я общался с Еленой.

— Лена – это просто уникум! Героиня невидимого фронта! — заверил Данилов. — Вытащить меня за уши из этого дерьма! Ты знаешь, что она ухитрилась разжиться ксерокопией моей истории болезни?

— Джеймс Бонд и Штирлиц не справились бы с этой задачей, — улыбнулся Полянский.

— Живешь с человеком, привыкаешь к нему, и кажется он тебе таким знакомым, таким понятным, а случись что, и удивляешься: «Как же это раньше я ничего не замечал?»

Следующую паузу заполнили холодцом. Полянский не обманул – блюдо и впрямь оказалось очень вкусным.

— Ты уверен, что у нас останется место для мяса? — усомнился Данилов.

— Конечно останется, — заверил Игорь. — Тем более что его принесут минут через двадцать, не раньше. Ты как раз успеешь досказать свою одиссею.

— Самое интересное, как в детективных романах, было в конце. Я лежал в коридоре и думал о жизни. Я там вообще много думал. Да, случилось все это в воскресенье. После обеда. На посту зазвонил телефон. По тому, как отвечала сестра: «Да, Геннадий Анатольевич», «Хорошо, Геннадий Анатольевич», «Я поняла, Геннадий Анатольевич», несложно было догадаться, что звонит заведующий отделением. Сразу после разговора сестра побежала в первую палату, местный люкс, откуда только накануне выписался пациент…

Фамилию артиста Данилов давно вспомнил, но называть не стал. Врач должен хранить врачебные тайны, пусть даже и чужие.

— Ну, думаю, сейчас какого-нибудь блатного бобра к нам привезут. Интересно же, развлечений там немного. И тут медсестра подходит к моей койке и говорит: «Владимир Александрович, заведующий отделением распорядился перевести вас в первую палату. Пойдемте…» Представляешь? Если бы я не лежал, то упал бы. Смотрю на нее и так полушутя уточняю: «А голос у вашего заведующего не пьяный был?» «Нет, — отвечает, — нормальный был голос. Он так и знал, что вы удивитесь, и сказал, что завтра сам вам все объяснит».

— Ну, прямо «Тысяча и одна ночь»! — восхитился Полянский.

— «Тысяча и одна ночь» ждала меня в палате. Обычная обстановка там была спартанской – кровать и тумбочка, больше ничего. А тут еще и маленький холодильник, телевизор, подвешенный к потолку, беспроводные наушники на крючке и, самое неожиданное, телефон на тумбочке. Параллельная отводка от телефона, стоящего в ординаторской – звони не хочу. Да, вот еще – поверх линолеума постелен палас из темно-вишневого ковролина…

— То что надо, — похвалил Полянский. — Практичный немаркий цвет.

— Санузел тоже впечатлил, в первую очередь своей исключительной чистотой и наличием аж двух полотенец – махрового и вафельного, причем без пятен. Постельное белье тоже оказалось под стать. У меня даже голова закружилась от неожиданности и удивления. Сестра мне показала кнопку вызова, предупредила, чтобы закрывал дверь изнутри – ключ у нее есть, и ушла. Я позвонил Лене, думал ее удивить, но она сказала, что все в порядке вещей, так, мол, и должно быть, остальное не по телефону.

— Мог бы и мне сразу позвонить, — мягко упрекнул Полянский.

— Сначала хотелось внести ясность. На следующий день, в понедельник, я ее получил. Прямо с утра ко мне явилась эта сладкая парочка – заведующий и лечащий врач и с порога заявили, что они сильно заблуждались в моем диагнозе, и вообще у меня не то что шизофрении, но и психоза-то нет, и вообще, прозрев и разобравшись, они приносят мне свои извинения и завтра в полдень я могу собирать свои пожитки и валить, благословясь, на все четыре стороны. «С каким диагнозом?» – спрашиваю я. «Неврастения, — хором отвечают они, — всего лишь неврастения»…

— Погоди, погоди… — нахмурился Полянский. — Но как можно так изменить диагноз? С шизофрении на психоз еще понимаю, но на неврастению? Это в моей лысой голове как-то не укладывается…

— Переписали историю болезни, и все!

— Так вот взяли и переписали? — изумился Игорь. — Ни хрена себе…

— Это дурдом, — напомнил Данилов. — Такое особенное заведение, живущее по собственным правилам.

— А наркоконтроль у них тоже собственный? — прищурился Полянский.

— При чем тут наркоконтроль?

— Пока ты шел как шизофреник, тебе назначались антипсихотики и седативные. Это препараты строгого учета. Если история переписывается, то как быть со списанием?

— Игорь, ты рассуждаешь как дитя. Заодно вносятся поправки в историю болезни кого-нибудь другого, и мои таблетки вместе с уколами списываются на него! Меня больше интересовал другой вопрос – как и чем можно обосновать длительное пребывание неврастеника в отделении для лечения острых форм психических расстройств?