Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом - [88]

— Люди делятся на две категории. — Данилов проткнул вилкой слой запеченного теста, служившего крышкой, и даже зажмурился от удовольствия – настолько приятным был запах этого блюда. — Одни съедают тесто с горшочка, а другие утверждают, что его не едят. Скажи мне, о великий знаток застольного этикета, кто прав?

— Вторые. Те, кто не ест тесто с горшочков.

— Буду знать. — Данилов отделил вилкой и ножом кусочек теста и отправил его в рот.

— В этом ты весь! Спросишь и все равно сделаешь по-своему.

— А что – вкусно! — одобрил Данилов и вырезал второй кусочек, побольше.

— Можно подумать, что ты раньше этого теста не ел.

— Обычно его сильно солят, а здесь соли в меру… Райское наслаждение.

— То, что под тестом, — еще вкуснее, — заверил Полянский, откладывая «крышку» на поданную для нее пустую тарелку и жадно набрасываясь на содержимое горшочка.

Данилов перестал выпендриваться и последовал его примеру. В беседе снова возникла пауза. Местное мясо по-купечески оказалось телятиной, приготовленной с картофелем, шампиньонами и луком. Повар оказался на высоте и мясо довел до нужной кондиции, и не перетушил картофель в некое подобие пюре, и не слишком увлекался пряностями.

— Вкусно! — похвалил Данилов, когда в горшочке осталось меньше половины.

— А под водку вообще… — забывшись, начал Полянский и тут же осекся: – Извини.

— Можешь взять себе, — разрешил Данилов. — Я к этому отнесусь спокойно. Меня твой пример не соблазнит. Я не воздерживаюсь, не сдерживаюсь и не удерживаю себя. Мне просто не хочется. Вон, вижу, как за соседними столами люди пьют – и ничего.

— Дело не в этом. — Полянский так резко мотнул головой, что очки чуть не слетели с его вспотевшего носа. — Для гармоничного правильного общения все собеседники должны находиться примерно в одном «градусе». Иначе все пойдет наперекосяк и никто не получит удовольствия.

— Наверное, ты прав, — согласился Данилов.

— А к кофе у тебя неприятия нет? — поинтересовался Полянский.

— У меня к нему вожделение, — признался Данилов. — Вот доедаю мясо и уже предвкушаю кофе. Возможно, что и две чашки.

— А в Египте дерьмовый кофе.

— Да ну! Я думал наоборот.

— Во всяком случае там, где я рисковал его пробовать, меня не вставило.

— Надо было меньше думать о риске, — посоветовал Данилов.

— И две трети отпуска не слезать с унитаза, — возразил Игорь.

— Ну, у вас и манеры, поручик. За столом ведь сидим…

— Простите, ваше превосходительство, больше не буду. На кафедре уже был?

— Нет еще, сижу пока на больничном. Думаю.

— О чем, если не секрет?

— О дальнейших перспективах. У меня, видишь ли, исчезла неуверенность в себе. Та самая, благодаря которой я и поперся в патологоанатомы.

— Что – так вот взяла и пропала? — не поверил Полянский.

— Начисто, как отрезало, — подтвердил Данилов. — У многих в дурдоме крыша едет, а у меня вот встала на место. Или просто гордыня утихла, вместе с чувством моей абсолютной непогрешимости как врача.

— Ты знаешь, Вова, мне все это твое самоедство и уход в патологоанатомы всегда казалось странным и ненастоящим. Я был уверен, что ты покуролесишь и вернешься к старому…

— Когда-то, если мне не изменяет память, ты со мной соглашался. — Данилов понимающе подмигнул другу.

— Тебя нужно было поддержать – я тебя поддерживал. Потом, я ведь успел хорошо тебя изучить и знаю, что тебя бесполезно переубеждать и отговаривать, только хуже выйдет, — признался Полянский и тоже подмигнул в ответ. — А порой ты, Вовка, говорил о смене профессии так горячо, что я начинал думать: «А может, так и надо?»

— Ты конформист, Игорь.

— Я слышал это от тебя не раз. Но я не конформист – я мудрец. Мне хватает ума для того, чтобы понимать, что можно говорить другу, а чего нельзя. И вообще – за что убивают? За правду! Потому что правда у каждого своя…

— На трезвую голову совершенно не тянет философствовать, — перебил Данилов. — А уж в прежние времена мы бы с тобой сейчас схлестнулись и проспорили до закрытия. Даже про кофе забыли бы.

— Намек понял. — Полянский поднял руку, подзывая официанта.

Данилова действительно тянуло прочь из ординатуры, которая еще совсем недавно казалась такой желанной, можно сказать – единственным выходом из тупика. Чем дальше, тем больше убеждался он в том, что совершил ошибку, именно ошибку, а не просто поступил опрометчиво.

Не в его привычках было бросать на середине начатое дело, но какой смысл заканчивать ординатуру, терпя при этом значительные материальные лишения и бегая на всякие сомнительные подработки, если он уже не видел себя патологоанатомом?

— Наверное, пошлю я эту ординатуру к черту и вернусь из прозекторов в лекари, — не очень уверенно сказал он.

— Жаль, можно сказать – год потерял, — вздохнул Полянский.

— Почему? — искренне удивился Данилов. — Опыт всегда бывает полезен. Даже месяц в дурдоме, казалось бы напрочь вычеркнутый из жизни, помог мне разобраться в себе и осознать ошибки…

— Беру на заметку! — хмыкнул Полянский. — Как только запутаюсь в своей жизни – сразу же лягу в дурдом. Для просветления.

— Просись во второе отделение двадцать первой больницы, — серьезно посоветовал Данилов. — Там все круто! А если серьезно – пойду я снова в анестезиологи. А глубокое знание патологической анатомии всегда пригодится.