Доктор Чёрный - [33]

— Я… — спохватился Беляев. — Я заболел на берегу в Ханге… в Финляндии.

— А! Ну это вы потом мне расскажете. В полночь я за вами пришлю.

Толстяк снова пожал руку подчинённому и вместе с ним вышел из каюты.

XXII

Новым своим положением Беляев был совершенно доволен. Среди мерно кланяющихся мотылей, жужжащих шкивов, под шипенье пара в турбине, с рукояткой реостата в руках регулируя работу вентиляторов, голосящих в потолке машинного отделения напряжённым стонущим воем, или следя за огнистой голубоватой каёмкой, одевающей щётки динамо, Беляев забывал, что он находится не в институтской мастерской, а в недрах парохода, где под ногами у него на несколько сот футов нет ничего, кроме воды.

За три дня службы Беляев, утомлённый напряжёнными ответственными вахтами у электрических приборов, почти не выходил наверх, спеша добраться до своей крошечной каютки и отдохнуть на койке, которая после брезентового тюфячка «Лавенсари» казалась ему роскошным ложем.

Толстяк инженер, по крайней мере, три вахты подряд истязал его испытаниями, заставляя надевать и выпрямлять передачу на ходу, смазывать всё до последнего винтика и разбираться в одну минуту в перепутанных самим же нарочно контактах и ослабленных гайках. Только после этих экзаменов старший инженер оставил нового механика в покое и стал относиться к нему с молчаливым доброжелательством.

Зато младший помощник его, здоровый коренастый немец с русыми, распущенными, а-ля Вильгельм, усами и наглым взглядом выпуклых голубых глаз, отчего-то сразу невзлюбил Беляева и обращался с ним до того вызывающе, что у студента созрело твёрдое желание всыпать ему хорошую порцию оплеух при первой же высадке на сушу. В то время как толстенький старший чуть не ежеминутно целый день бегал проведать машину, а во время своих собственных вахт, чёрный, как негр, и просаленный, как кухарка, сам с маслёнкой в руках лазил среди мотылей и поршней, с отеческой нежностью ощупывал подшипники, не нагрелись ли, сбегал в топки к неграм, кочегарам и весело шутил с машинистами, — младший помощник его, Оскар фон Бильдерлинсгоф, затянутый в китель военного образца с широчайшими галунами, с взбитой барашком причёской и ухарски задранными к небу усами, на глазах Беляева ни разу ещё не дотронулся своей холёной, унизанной кольцами и фамильными, с гербом, перстнями, рукой до машины и ограничивался замечаниями издали, которые он отпускал с видом дивизионного генерала.

— Гастон! — крикнул он как-то на первых порах своим горловым голосом с растяжкой носового «он» (что он, очевидно, считал настоящим «французским шиком»). — Гастон! Мне кажется, у вас неправильно идёт правая щётка.

Беляев не ответил.

— Гастон! — заревел помощник, подходя вплотную. — Оглохли вы, что ли? Вам я говорю!

— Меня зовут Гастон Дютруа… Дю-тру-а, мсье! — твёрдо отчеканил Беляев, глядя прямо в покрасневшее от гнева лицо немца и, как бы нечаянно завернувши рукав блузы, обнажая свои выпуклые мускулы.

— Чёрт вас разберёт… Дютруа вы или Дюкатр, — сострил грубо помощник. — Я говорю вам про щётку, чёрт вас возьми!

— Если вы станете мне делать замечания в таком тоне, я не исполню их, пока не вызову сюда старшего инженера!

— Как? Что! Разговаривать на вахте!.. Ослушиваться вахтенного начальника!.. Да знаете вы…

Он внезапно умолк, заметив, что Беляев спокойно нажал кнопку звонка, вызывавшего его начальника в машину.

— Извините, мсье, что я вас беспокоил, — встретил Беляев толстяка старшего. — Я боюсь, всё ли ладно у левой щётки.

— Ничего, ничего! — успокоил толстяк, подходя к динамо. — Лучше лишний раз даром побеспокоить, чем проглядеть. Что тут такое?

Он наклонился, заложив коротенькие руки за спину, и тотчас же выпрямился.

— Вспышки! Пустяки! Это от сотрясения корпуса. При таком ходе этого не избежать… Щётка пригнана верно.

Он, словно шарик, покатился вон из машины, а его красавец помощник до конца вахты не подходил к динамо и ограничивался тем, что бранил за большим кожухом цилиндра безответного смазчика да изредка кидал в сторону Беляева взгляды, говорящие о том, что Оскар фон Бильдерлинсгоф — не из тех, кто прощает оскорбления.

Родом из остзейских баронов, красавец инженер очутился на голландском пароходе после того, как при обстоятельствах (в газетах фамилия его фигурировала в процессе о злоупотреблениях, обнаруженных в морском ведомстве сенаторской ревизией) должен был оставить Россию и военную службу.

Твёрдо уверенный в своей неотразимости, он всё свободное время проводил наверху среди пассажирок, и за трое суток за ним уже два раза приходилось посылать вестового с приглашением поторопиться на вахту.

Беляеву сталкиваться с пассажирами, в особенности классными, совсем не приходилось.

Правда, изредка пассажиры, преимущественно пассажирки, спускались в сопровождении свободных от вахты офицеров полюбоваться машиной. Но на чумазых вспотевших людей в синих блузах с «замашками», пропитанными маслом, в руках они не обращали никакого внимания, всецело занятые, в особенности дамы, объяснениями и наружностью (провожатым в большинстве случаев служил красавец барон Оскар) их начальника.

Только один раз, когда Беляева послали осмотреть штепселя телефонных проводов, соединяющих командирский мостик с помещающейся высоко над ним рубкой беспроволочного телеграфа, он столкнулся на лестнице с худенькой, одетой в тёмное платье девушкой лет двадцати двух, с огромными серыми глазами и роскошной косой.