Доктор Бладмани - [47]

— У вас здесь полно земли, — бросил Барнс. — Кстати, а через какое ведомство вы ее приобрели? Через администрацию графства Марино?

— А я ее и не приобретал, — ответил мистер Три. — Я просто пользуюсь ей. Благодаря помощи нашей милой Бонни, Совет граждан графства, и комитет по планированию разрешают мне это.

— Что меня поражает, так это ваша псина. Он действительно может говорить — он совершенно отчетливо произнес мое имя.

— Поздоровайся с мистером Барнсом, — обратился мистер Три к собаке.

Пес тяжело вздохнул, и пролаял:

— П-п-приет, мисс-р бббарррнззз. — он снова вздохнул, глядя на Барнса, и явно ожидая его реакции.

Теперь настала очередь вздохнуть Барнсу.

— Просто круто, — сказал он псу. Тот взвизгнул от радости, и принялся весело скакать вокруг Бонни и Барнса.

При виде такого искреннего веселья, Барнс неожиданно почувствовал, что испытывает к собаке симпатию. Да, пес, конечно, просто удивительный. И все же… он чем-то отталкивал его, на совершенно бессознательном уровне, впрочем, равно, как и мистер Три — они оба производили впечатление существ, оторванных от мира моральных уродов; как будто их жизнь здесь, в лесу, полностью отрезала их от всех остальных. Нет, они не одичали, не впали в дикость. Они просто стали противоестественными. Короче, они ему совершенно не нравились.

Зато ему нравилась Бонни, и он никак не мог понять, что сближает ее с таким уродом, как мистер Три. Неужели в этой небольшой общине обладание стадом овец делало человека важной шишкой? Или… не было ли здесь чего-то большего, чего-то, что могло бы объяснить попытку предыдущего, покойного учителя, прикончить мистера Три?

Барнс был заинтригован. Возможно, это был тот же инстинкт, который обычно руководил им при встрече новой разновидности гриба, когда он испытывал непреодолимое желание классифицировать его, точно определить, к какой разновидности он относится. «Да, — подумал Барнс, — конечно для мистера Три не больно-то лестно сравнение с грибом. Тем не менее, именно такие чувства он испытывал и к странной собаке, и к ее хозяину.

Мистер Три сказал Бонни:

— А дочурку, я смотрю, вы сегодня не взяли, да?

— Нет, — ответила Бонни. — Эди слегка приболела.

— Что-нибудь серьезное? — хрипло спросил мистер Три. В его голосе звучала неподдельная тревога.

— Просто живот прихватило. У нее это частенько бывает, с самого детства. Живот увеличивается и твердеет. Возможно, аппендицит, но в наши дни с хирургией большие проблемы… — Бонни осеклась, и взглянула на Барнса. — Я рассказываю о своей дочке. Вы еще не знакомы с ней… она очень любит этого пса. Да, кстати его зовут Терри. Они большие друзья. Когда мы с ней бываем здесь, они могут битый час болтать друг с другом.

Мистер Три заметил:

— Да, и она, и ее брат.

— Послушайте, — вдруг сказала Бонни. — Мне это начинает надоедать. Я же велела Эдди прекратить эту глупость. Кстати, именно поэтому я и люблю приводить ее сюда, чтобы она поиграла с Терри. Ей нужны товарищи по играм, иначе она совсем замкнется, и полностью попадет под власть своих фантазий. Согласитесь, мистер Барнс, вы ведь учителью. Ребенок должен жить в реальном мире, а не в мире фантазий, верно?

— В наши дни, — задумчиво отозвался Барнс, — я вполне могу понять ребенка, ретирующегося в мир собственных фантазий… трудно винить его за это. Возможно, нам всем следовало бы поступить точно так же. — Он улыбнулся, но ответной улыбки ни от Бонни, ни от мистера Три так и не дождался.

Бруно Блутгельд буквально не спускал глаз с молодого учителя … если только этот невысокий молодой человек в защитного цвета брюках и рабочей рубашке и в самом деле был учителем, как утверждает Бонни.

«Может быть, он тоже охотится за мной, — спросил себя Блутгельд. — Как предыдущий? Не исключено. А Бонни привела его сюда… не может ли это означать, что она тоже на их стороне? Против меня?»

Ему не хотелось в это верить. Тем более, после стольких лет. К тому же, именно Бонни выяснила истинную причину появления мистера Остуриаса в Уэст-Марино. Бонни спасла его от старого учителя, и Бруно был очень благодарен ей за это. Если бы не она, то сейчас бы его уже не было на свете, и он никогда не забудет ей этой услуги. Поэтому, возможно, мистер Барнс и впрямь был тем, за кого себя выдает, и беспокоиться не о чем. Блутгельд немного расслабился, успокоился и решил показать Барнсу только что родившихся суффолкских ягнят.

«Но, рано или поздно, — сказал он себе, — кто-нибудь все равно выследит меня и убьет. Это — вопрос времени. Меня ненавидят буквально все, и никогда не оставят в покое. Весь мир по-прежнему ищет человека, ответственного за то, что случилось, и это совершенно справедливо. Люди совершенно правы. Кроме всего прочего, на мне лежит ответственность за гибель миллионов, за утрату трех четвертей планеты, и ни человечество, ни я забыть этого просто не в состоянии. Только Господь властен забыть и простить столь ужасное преступление».

Ему пришла в голову мысль:

«Мне не следовало допускать убийства мистера Остуриаса — надо было дать ему убить меня. Но Бонни и остальные — в принципе, это было их решение. Не мое, поскольку я больше не принимаю решений. Господь больше не доверяет мне такой ответственности, и это правильно. Мое дело — сидеть здесь, пасти овец и