Доклад Юкио Мисимы императору - [28]

В конце концов Азуса пришел к заключению, что для него было бы лучше, если бы я умер. Но когда к нему явилась Цуки, чтобы сообщить о моем чудесном исцелении, он заявил:

– Я никогда не сомневался, что малыш будет жить.

Как я мог узнать обо всем этом, находясь в тот момент без сознания? Я восстановил эти события позже, слушая откровения Цуки и наблюдая за реакциями Азусы.

Два года спустя, накануне годовщины моего первого каталептического приступа, за которым с ежемесячной периодичностью последовали и другие, Цуки рассказала об этой ночи, поведав многое из того, что утаила Нацуко. Разоткровенничавшись, она сообщила кое-что о себе и бабушке.

– Много лет назад, когда твоя бабушка и я были еще невинными девочками… – начала она свой рассказ.

– То есть за двадцать шесть столетий до моего рождения? – перебил я ее.

– Да, именно так, мы с твоей бабушкой уже совсем древние, – смеясь, ответила Цуки, и я понял, что сейчас она скажет что-то неприятное. – Все мы знаем, что бабушка безоговорочно верит, что ты очень слабенький. И она обвиняет в этом твою мать. Причину твоей болезненности Нацуко видит в ее анемии. То, что твоя мать родила двух совершенно здоровых детей, не может разубедить Нацуко в ущербности невестки. Запомни, что я тебе сейчас скажу. Из древесины, которую обрабатывают для изготовления фанеры, выступает сок. А затем этот хрупкий материал чудесным образом преображается в руках краснодеревщика. Твоя бабушка – тоже искусный краснодеревщик, а это… – Цуки обвела рукой комнату, – ее мастерская, в которой она держит тебя, своего маленького спасителя. Для нее ты юный Компира, один из будд, призванный сразиться с врагами веры – ее веры, конечно. Она уверена, что Компира первоначально был индуистским демоном, аллигатором на Ганге.

Своими загадками Цуки достигла цели, к которой стремилась. Восстанавливая в памяти события прошлого, я теперь понимаю, что она преднамеренно выбрала место и время, чтобы заманить меня в ловушку. Разговаривая со мной, Цуки вытирала пыль с книжных полок в комнате бабушки. Погладив корешки стоявших в ряд томов, она вдруг сказала:

– Все это учебники по медицине. Конечно, они старые, им двадцать шесть веков. Когда-то они принадлежали выдающемуся врачу из самурайского клана Сацума. Будучи юношей, в 1877 году он принимал участие в восстании Сайго Такамори. Врач ухаживал за твоей бабушкой, которая в ту пору была еще совсем девочкой. В 1893 году он совершил самоубийство, оставив ей на память эти книги. Через год Нацуко вышла замуж за Ётаро. А вот это – особая книга, – сказала Цуки, протягивая мне томик в кожаном переплете. – Она объясняет причину самоубийства доктора.

Открыв книгу, я стал разглядывать рисунки, иллюстрирующие различные стадии сифилиса. Они наводили на меня ужас. Наполненные жидкостью гнойники, покрытые язвами лица, раздутые женские половые органы, побочные эффекты лечения ртутью, части тела с рельефно выступающими варикозными венами.

– Говорят, его нёбо и гортань сгнили, – продолжала Цуки. От ее голоса у меня звенело в ушах. – Каждый день его тело выделяло несколько ковшей слизи и гноя. От него исходила невыносимая вонь.

Книга выпала из моих рук. Но было уже поздно. Страшные картинки навсегда врезались в мою память. Таинственный дух болезни, терзавший бабушку, наконец сбросил маску, и я увидел его жуткие черты. Я снова и снова разглядывал картинки в этой притягивающей меня книге, пока наконец их кошмарные неживые краски не отпечатались в моей душе, словно татуировка на коже. Яд сифилиса и извращенный романтизм Нацуко слились для меня в одно целое. В конце концов я пришел к мысли, что и то, и другое является неотъемлемой составной частью гениальности. Я был слабенькой сорной травинкой, выросшей по воле благосклонной судьбы в ночном саду Нацуко.

Азуса, со своей стороны, подтверждал мои догадки своими странными поступками. Отец принадлежал к касте новой министерской бюрократии, честолюбивому классу государственных служащих, сформировавшемуся в 1930-х годах. Они исповедовали консервативную ультраправую идеологию, основанную на конфуцианской государственной этике и кодо, или учении о мистическом Императорском пути – доктрине, утверждавшей высшие моральные обязательства перед императорским троном. Целью молодых националистов того времени было возрождение Японии, концепция которого восходила к эпохе Мэйдзи. К тем временам, когда феодальная система произвела «чистку» самой себя, добровольно отказавшись от варварства сёгуната и собственных привилегий и восстановив законный статус и власть императора.

В соответствии с концепцией возрождения Японии ожидалось, что владельцы крупных концернов, дзайбацу, и политические партии, представленные в высшем законодательном органе, восстановят полномочия императора. В 1926 году, когда император Тайсё умер и на трон взошел его преемник император Сева, или Просвещенный Мир, как нарекли период его власти, движение «Возрождение Японии» восприняло это как доброе предзнаменование и изменило свое название на «Сева исин», то есть «Реставрация Сёвы», Националисты поколения моего отца считали, что в основе государственной структуры должно лежать единство государственной власти и религии. Они полагали, что миссия Японии, предопределенная самими небесами, заключается в создании идеального общества, надзор за которым должен осуществлять Доброжелательный император Просвещенного Мира. В сущности, эти идеи восходят к идеям создания Великой восточно-азиатской сферы совместного процветания – такое грандиозное название предполагалось дать японской империи времен войны.