Доказательство умысла (в сокращении) - [50]

Я наморщил лоб:

— Вы хотите сказать, что убил ее все-таки Блэр?

Солнечный свет играл на воде, отражаясь в глазах Майлза, то темневших, то светлевших от этого.

— Нет. Я говорю лишь о том, что так считал Роджер.

— А, — отозвался я.

Наступило долгое молчание, потом Майлз сказал:

— Но, разумеется, и Блэр ее не убивал.

Меня точно ударили под дых.

— Как только она сказала, что никогда не любила меня, мне показалось, будто все вокруг рушится, — Майлз медленно покачивал головой, — будто вся моя жизнь обращается в пустое место. Я полагал, что меня любят, но это была не любовь, а всего лишь проявление благовоспитанной патрицианской терпимости.

Он снова надолго замолчал.

— Когда она наговорила все это, во мне словно что-то взорвалось. Вот об этом я и толкую: человек сам не знает, на что он способен. А когда все закончилось, я стоял над Дианой, смотрел на нее и понемногу осознавал, какой ужас я сотворил, осознавал, что единственным, кто заслуживал наказания, была вовсе не она. Роджер. Тут-то меня и осенило.

— Что именно? — тихо спросил я.

— В одно мгновение я вдруг понял, как смогу избежать наказания, вернуть Роджеру все зло, которое он принес Диане, мне. Даже тому несчастному ублюдку, Блэру.

Внезапно мне стало трудно дышать.

— Мне все время не давало покоя то, что за Роджером числился билет всего лишь в один конец, из Детройта в Нью-Йорк, — сказал я. — Почему было не купить два — сюда и обратно?

Майлз кивнул:

— Правильно. Мне пришлось смотаться в аэропорт и купить этот билет за наличные. Потому-то ко времени, когда я вам позвонил, тело уже и остыло. Купить билет до Детройта я, понятное дело, не мог. Для этого было уже слишком поздно. Потом я положил на столик в гостиной открытый альбом японских эротических гравюр. А после подбросил одежду в катер Роя Беверли.

Я постучал пальцем по книге «Как я убил жену и вышел сухим из воды»:

— Так вот почему в первом варианте не было посвящения?

Майлз снова кивнул:

— Мне пришлось позвонить из тюрьмы в «Элгин-пресс», помощнице Боба Гофа, попросить ее добавить это посвящение в новое издание. Общая идея состояла в том, чтобы привести случившееся с Дианой в соответствие с романом. И я сообразил: если роман будет полностью походить на то, что произошло в реальной жизни, если это сходство окажется слишком уж совершенным, все рано или поздно придут к выводу, что кто-то попросту попытался свалить вину на меня.

Он издал смешок, короткий и безрадостный — точно ветка треснула.

У меня дрожали руки.

— А те щепки черного дерева?

— Это я их подложил. Прямо в раны. Почему, как вы думаете, ваш эксперт, Хелен Рейнс, заявила, что их отчикали от конца бокена? Она, может, и психопатка, но тут попала в самую точку: я сам настругал эти щепки швейцарским армейским ножом.

— То есть убили вы ее все же не бокеном?

Он покачал головой:

— Нет. Я же говорю, на меня накатило безумие. Я просто спятил. Схватил первое, что попалось под руку. Настольную лампу. Она сейчас где-то на дне реки.

— А Леон Праути?

— Я познакомился с ним в тюрьме, в день моего ареста. Пообещал заплатить ему пять сотен баксов, если он поведает вам эту историю. Он должен был рассказать о Блэре, приезжавшем в старом «линкольне», а после вдруг вспомнить, что был еще и автомобиль из проката, в котором появился у дома высокий седой старик. Но Праути — идиот. Вторую половину истории он просто забыл. Во всяком случае, до суда.

Неторопливо подходивший по реке с севера большой пароход загудел — долгий, унылый звук еще долго висел в воздухе.

— Но почему вы просто не заявили, что это дело рук Роджера?

Майлз опять покачал головой:

— Если бы я обвинил его с самого начала, полицейские, став копать вокруг Роджера, обнаружили бы, что у него есть алиби. Нет, идеальная ситуация состояла в том, чтобы все выяснилось под самый конец игры.

Мне очень хотелось встать и уйти, но я словно прирос к стулу — то ли от ужаса, то ли от того, что у меня еще оставался один вопрос.

— Зачем вы мне все это рассказали? — спросил я. — Хотите, чтобы я снова занялся этим делом?

Он тяжело вздохнул:

— Нет. На самом деле, нет. Но ведь вы не стали бы спрашивать меня о посвящении, если бы не питали подозрений?

Я, подумав немного, кивнул.

— У вас же бульдожья хватка, Чарли. Как только вы позвонили, я понял: рано или поздно вы до всего докопаетесь. Правда состоит в том, что мне хотелось снять этот груз с души. А может быть, похвастаться, рассказать хоть кому-нибудь, как я совершил убийство и вышел сухим из воды. — Он иронически ухмыльнулся, давая понять, что причина вовсе не в этом. — Расскажи я все кому-то другому — священнику или психоаналитику, — я получил бы себе на шею человека, знающего о моей вине. А адвокат? — Он слегка склонил голову набок. — Вы же унесете тайну клиента с собой в могилу.

С этими словами он встал, спустился с настила и зашагал мимо кленов, мимо лежавших на траве влюбленных парочек, все уменьшаясь и уменьшаясь в затухающем солнечном свете.

Мне хотелось проникнуться злостью к нему, но нет, не получалось. Я чувствовал лишь, не считая слабой лихорадочной дрожи во всем теле, огромную, страшную печаль, которая только усилилась, когда солнце ушло за край земли и река потемнела.