Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней - [126]

В своем подходе к пониманию истины Ницше не опирался на соответствие верований и фактов, утверждая, что истинное убеждение не должно непременно соответствовать житейским фактам. В эссе «Об истине и лжи во вненравственном смысле» он пишет:

Итак, что такое истина? Движущаяся толпа метафор, метонимий, антропоморфизмов, – короче, сумма человеческих отношений, которые были возвышены, перенесены и украшены поэзией и риторикой и после долгого употребления кажутся людям каноническими и обязательными: истины – иллюзии, о которых позабыли, что они таковы; метафоры, которые уже истрепались и стали чувственно бессильными; монеты, на которых стерлось изображение и на которые уже смотрят не как на монеты, а как на металл[712].

По мнению Ницше, истина во многом зависит от перспективы. Он считает истинным такое убеждение, которое кажется действительностью с какой-либо конкретной точки зрения. Противоположная позиция – та, против которой Ницше использует все свое риторическое мастерство, – это наследие платонического христианства. «Говорить так о духе и добре, как говорил Платон, – это значит, без сомнения, ставить истину вверх ногами и отрицать саму перспективность, т. е. основное условие всяческой жизни…»[713] Как известно, Ницше называл христианство «платонизмом для народа» и связывал причины упадка европейской культуры с претензией платонического христианства на постижение вечных истин[714]:

Будем-ка лучше, господа философы, держать впредь ухо востро перед опасными старыми бреднями понятий, полагавшими «чистый, безвольный, безболезненный, безвременный субъект познания»; убережем себя от щупальцев таких контрадикторных понятий, как «чистый разум», «абсолютная духовность», «познание само по себе»; что требуется от них всегда, так это мыслить глаз, который ничуть не может быть помыслен, глаз, который должен быть начисто лишен взгляда и в котором должны быть парализованы, должны отсутствовать активные и интерпретирующие силы, только и делающие зрение узрением; здесь, стало быть, от глаза всегда требуется чушь и нелепость. Существует только перспективное зрение, только перспективное «познавание»; и чем большему количеству аффектов предоставим мы слово в обсуждении какого-либо предмета, чем больше глаз, различных глаз, сумеем мы мобилизовать для его узрения, тем полнее окажется наше «понятие» об этом предмете, наша «объективность»[715].

В этом фрагменте Ницше отчасти полагается на «объективность», но только самую малость[716].

По мнению Ницше, мы ограничены нашей человеческой перспективой, и она опирается в первую очередь на чувственный опыт. «Только из области чувств и истекает всякая достоверность, всякая чистая совесть, всякая очевидность истины»[717]. Ницше связывает свою критику «высших существ с “абсолютным познанием”» с критикой традиционного метафизического исследования «истинной действительности», т. е. вещей как они есть сами по себе:

Интеллект не может критиковать самого себя именно потому, что мы не имеем возможности сравнивать его с иновидными интеллектами, и потому, что его способность познавать могла бы проявиться лишь по отношению к «истинной действительности», т. е. потому, что для критики интеллекта нам нужно было бы быть высшими существами с «абсолютным познанием». Это предполагало бы уже, что помимо всяких перспективных способов рассмотрения и чувственно-духовного усвоения существует еще нечто, некая «вещь в себе». Но психологическая дедукция веры в вещи не позволяет нам говорить о «вещах в себе»[718].

В последнее время эта связь между реализмом и теизмом стала получать поддержку. Патнэм предположил, что «…все содержание реализма содержится в утверждении осмысленности размышлений о Божественном Ведении…»[719]. Если согласиться с традиционным теизмом, то Бог видит и знает мир как он есть. Позиция с точки зрения Бога была бы идеальным знанием и, следовательно (если принимать реализм), идеальной истиной. Отрицание таких идеальных знания и истины, по-видимому, сопровождается критикой традиционного теизма.

Поскольку Ницше был противником формальных философских систем, его заслуги в области философии религии зачастую видят в провокациях и уловках, а не в создании нового систематического понимания религии[720]. Широко известна его критика христианства как религии, уходящей корнями в чувство обиды и бессильную ненависть к сильным. Он считал, что в основе христианской этики сострадания лежат мстительные попытки слабых обуздать сильных. Ницше боролся за уничтожение христианских ценностей, под которыми он в первую очередь понимал покорность, раболепие, самоуничижение и жертву разумом ради веры. Свои собственные ценности, а точнее ценность, Ницше определял лаконично: «Жизнь не имеет иных ценностей, кроме степени власти…»[721]. Для Ницше власть означала здоровье, жизненную силу и утверждение тела и эроса. Христианство, с его точки зрения, враждебно всему этому. «Бог есть предположение; но кто испил бы всю муку этого предположения и не умер бы?»[722]. Кроме того, Ницше прославился, провозгласив культурную и интеллектуальную смерть Бога: