Договор по совести - [12]

А. сколько было напрасных споров, кому вести монтаж, сколько времени потеряли в ожидании специалистов-верхолазов!

Стена поднялась уже так высоко, что в один прекрасный день руководители опять засомневались: могут ли наши люди — не верхолазы — продолжать работу? И последовал приказ: «Прекратить монтаж».

Но я был уверен в бригаде и приказу не подчинился.

Как бы я ни оправдывал такое своеволие тем, что выполнение приказа на многие месяцы отодвинет срок сдачи объекта, и как бы ни уверял себя, что прав, я не — мог не понимать, что конфликт слишком обострился и я играю с огнем.

Но иного решения я тогда не нашел. Люди продолжали монтаж корпуса, и жизнь потом подтвердила, что я был прав.

Мы не только доказали, что это доступное для их ребят дело, но и сумели в 2–3 раза сократить нормативное время при монтаже блоков, на высоте свыше 30 метров. Благодаря нашему опыту не понадобилось вызывать верхолазов и на другие корпуса комбината. Однако все это вошло в столкновение с формальным принципом дисциплины на производстве: приказ-то не был выполнен… Приехал начальник управления М. Н. Пухов, собрал бригаду. Привез с собой Славу Желдака, хорошего моего товарища, отличного рабочего из бригады Михаила Гуни. Эта бригада полгода назад организовалась на базе нашего коллектива — в нее пере-дали 12 рабочих, а бригадиром стал мой бывший заместитель Михаил Гуня, впоследствии Герой Социалистического Труда. Всем стало ясно: меня отстраняют от бригадирства. «Вот ваш новый бригадир», — говорит Пухов, кивая на Славу Желдака.

С Марком Наумовичем Пуховым на этой стройке мы вместе с первого дня. Это был талантливый инженер, внимательный и отзывчивый человек, не круглые сутки проводил он на строительной площадке. Мы с ним всегда хорошо понимали друг друга, но он был вынужден поступить именно так.

Собралась вся бригада — 70 человек. Выслушали внимательно Пухова. После этого кто-то поднялся из бригады и сказал, обращаясь не к Марку Наумовичу, а к Славе Желдаку:

— Слава, ты прости, но этот разговор не должен быть при тебе. Ты тут ни при чем, мы разберемся сами.

Когда Желдак ушел, рабочие сказали:

— Марк Наумович! С Сериковым мы работали в Бокситогорске, с ним приехали на Север. Мы его сами назначили, если будет надо, сами и снимем… Однако Пухов стоял на своем:

— Нет, бригадиром Сериков больше не будет!

С тем и ушел, запретив на следующий день поставлять бригаде бетон, раствор и другие строительные материалы. Утром я выхожу, как обычно, на работу, но уже в качестве рядового. Однако по-прежнему со всеми вопросами бригада обращается ко мне. Я отмахиваюсь. А рабочие говорят: «Брось, Пахомыч, мы-то тебя не снимали».

Что делать? На объект ничего не везут — Пухов тоже человек упорный. И тут проявилось одно неизвестное раньше качество бригады нового типа.

Нас не смутил срыв в снабжении. Мы уже тогда не знали, что такое простои. Кроме корпуса комбината мы одновременно строили компрессорную станцию, административно-бытовой корпус, шинопровод, два овощехранилища.

Мы понимали, что на такой огромной, только разворачивающейся по-настоящему стройке без маневра не обойтись. Поэтому и старались всегда иметь работу про запас.

Так что оставить нас без работы оказалось не просто. Никто из рабочих в этой, прямо скажем, сложной обстановке не растерялся.

История с отстранением меня от бригадирства закончилась миром. Пухов через несколько дней, увидев, что бригада продолжает так же напряженно работать, опять собрал людей и сказал: «Молодцы! Доказали-, убедили — пусть бригадирствует Сериков». После этого никаких ссор и столкновений у нас с ним не было.

Так закладывались нравственные, профессиональные и деловые качества бригады нового типа. Время было боевое, напряженное. Выдерживать тяжелый физический труд помогал эмоциональный настрой. В этих суровых условиях требовался особо чуткий подход к людям.

Был у нас глухонемой парень. От людей держался в стороне, видимо, стеснялся своего положения. Достал, себе самую большую на стройке тачку, не знаю, где он только ее раздобыл. Мы в это время вручную копали котлован. Не каждый сейчас в это поверит, но дело шло у нас так быстро, как будто работал экскаватор. Копали мы всей бригадой, а этот могучий парень один на своей тачке успевал вывозить за нами грунт. Почти с самой весны бегал он по стылой земле босой и легко одетый.

Как отметить его, как поощрить? Сказать доброе слово… Но услышит ли он его? Хотя мне казалось, что по губам он все-таки что-то понимал.

Тогда мы решили: пусть каждый в. бригаде, кто как сможет, проявит свое внимание к парню.

С этого дня все изменилось в его жизни. Кто-то, проходя мимо, говорил ему что-нибудь доброе: «Молодец, хорошо». Иной руку пожмет, кто-то по плечу похлопает. И так — всю смену.

Когда он увидел, как глубоко его уважают и ценят его труд, он стал работать с еще большим старанием и энергией, так что нам приходилось даже его сдерживать.

А главное, конечно, что человек перестал чувствовать себя одиноким, изолированным от мира: садился с нами на перекуры, слушал рассказы, смеялся вместе со всеми и, как мне кажется, превосходно нас всех понимал.