Дочки-матери. Мемуары - [123]
Батаня ушла. А я, нацепив фартук Монахи, стала чистить картошку. Жарила ее. Хорошо, что меня научили этому в Лидином доме. Потом пошла искать Егорку. Он был у Жорки. Вышел от него какой-то ошеломленный, тихий, но я не обратила внимания. Велела идти мыть руки, а сама заглянула к маме. Она не шевелилась, и мне показалось, что действительно спит, а не притворяется. Когда я, держа сковороду на весу в одной руке, другой клала Егорке на тарелку картошку, он сказал: «Вот какие враги народа бывают, даже в отцы пробираются». Я шмякнула сковороду на тарелку, так что раздался громкий треск, и закричала на него: «Только повтори, хоть когда-нибудь повтори, я не знаю, что с тобой сделаю, я из тебя отбивную сделаю, я… я…» И, зарыдав, убежала в свою комнату. Прорвалось все, что сдерживала последние сутки. Через несколько минут вошел Егорка, подошел и стал меня гладить по голове, а я еще пуще плакать. «Люська, прости, ну, пожалуйста, я же не знал». — «Что, что ты не знал? Что папа не враг? Да как ты мог? Он же хороший. Лучше всех неарестованных». — «Я больше не буду». — «Что ты не будешь, дурак разнесчастный?» — «Про папу так не буду думать». Он стоял такой маленький, худющий, стриженный наголо (эта мамина дурацкая манера стричь на лето под машинку, меня тоже так стригли) и плакал. Я снова заревела — от жалости к нему — и сказала: «Идем есть».
Мы уже уплетали картошку и бутерброды, запивая их чаем, когда он (вот настырный!) спросил: «А другие?» — «Что другие?» — я не поняла его. — «Другие арестованные — они враги?» — «Да нет, никто не враги». — «Откуда ты знаешь?» Я растерялась. Действительно — откуда я знаю? Но, сказав «нет», я уже не могла отступить. Тем более, что знакомые, друзья — я была уверена — не враги. «Нету врагов, все это враки, запомни». — «И Сунаркин папа — не враг?» — «Конечно, нет». — «Хорошо». Он был Егоркин по сбору марок. И вообще Егорка любил коминтерновских индонезийцев и китайцев. А когда приезжал Джуде, так он прямо дурел от радости.
Егорка носил мне в кухню посуду, я а ее очень неумело мыла. Залила пол, когда наливала кипяток в тазик. И вдруг испугалась, что Егорка начнет повсюду говорить, что врагов нет. Я стала ему внушать, что мы знаем, что врагов нет. Но говорить это никому нельзя. «И вообще лучше ни с кем не разговаривать». — «Что же, теперь молчать всегда, что ли?» — «Вот дурак. Про врагов не говори. Вообще про политику». — «А-а-а! Ладно, про политику не буду». — «Ложись спать». — «А можно почитать?» — «Можно». Он все не уходил. — «Ну, что ты тут топчешься?» — «Люська, подари мне „Квентина Дорварда“, пусть теперь это будет моя книга. Ладно?» — «Ладно».
Так мы и уйдем из отчего дома, потому что отчий дом кончился — он с «Квентином Дорвардом», а я с Маяковским.
Эпилог
Я закончила эту рукопись летом 1989 года. В начале сентября Андрей прочел ее и тепло, с оттенком зависти, сказал: «Ты пишешь лучше меня». Я ответила: «Преувеличиваешь!» Но мне было радостно. А ночью, как будто не было перерыва в разговоре, продолжил, что теперь он всех узнал: Батаню и Нюру, папу и маму. Он говорил как всегда — Руфь Григорьевну. О том, как ясно представляет ее — молодую, непреклонную, но вообще-то все такую же, какой знал. А потом сказал: «Ты от бабушки родилась, хоть и с армянским характером». Я ответила, что он тоже от бабушки и я люблю в нем бабушкино и сахаровское, а софиановского немного побаиваюсь — оно мне кажется холодноватым. Андрей сказал, что я наверно права, но он об этом никогда не думал. И потом говорил, что ему грустно, что его маме не довелось так полностью и так счастливо раскрыться в любви к внукам, как моей. И как наш дом опустел без моей мамы. Знал бы он, как еще опустеет без него! Каким ледяным станет! Не домом — пристанищем! И я не знала. Я, лежа рядом, упрекала себя, что все не выкроила времени, чтобы разобрать мамины бумаги.
На следующую ночь (дни всегда отданы каким-то не своим делам, так было при Андрее и так же теперь — без него) я снова, как после маминых сороковин, села на полу перед секретером и разложила у ног его содержимое. Трудовая книжка. Пропуск в поликлинику. Справка из Промакадемии, где мама училась до ареста. Аттестат зрелости из гимназии. В графе «сословие» по-ученически наивно стерто «купеческого» и вписано «из мещан». Коробка с фотографиями. Старые, чуть пожелтевшие, на твердом паспарту — мамина семья чуть ли не с середины прошлого века. И новые — дети и внуки. Письма. От бабушки, мои, тоненькая пачка от внуков, еще тоньше — от Игоря. Отдельно письма от подруг — все бывшие лагерницы. И в целлофановом пакете справки о реабилитации — ее и папы со стандартной формулой: «реабилитирован за отсутствием состава преступления». А рядом два свидетельства о смерти. Игорь-Егорка, старший помощник капитана большого советского сухогруза, скоропостижно скончался в Бомбее 19 июня 1976 года. И папино, в котором не указано, где умер. Пронзительно вспомнилось майское утро, когда он, молодой, улыбающийся, в последний раз ушел из дома. Где, как он был арестован? Его секретарь рассказал, что папа был вызван в НКВД для служебного разговора. И все! Телефонный звонок перечеркнул жизнь. Что было с ним за этой чертой?
Вдова академика Сахарова, диссидент, правозащитница, трибун — цепочку определений, которые приходят в голову при упоминании имени Елены Боннэр, можно продолжать долго, но далеко не все знают, что она девочкой попала на фронт, потеряла на войне самых близких. В интервью журналу «Сноб» она подчеркивает, что говорит именно как ветеран и инвалид, сохранивший личную память о войне.Беседовала Маша Гессен.
Наверное, все читающие люди слышали о сахаровском проекте «Конституции Союз Советских Республик Европы и Азии». Текст был обнародован в некоторых газетах и журналах, так что многие знают его. Однако никто и никогда не обдумывал его и не спорил о нем. А ведь это своего рода политическое завещание Андрея Дмитриевича Сахарова. Цель настоящей брошюры — открыть серьезное общественное обсуждение конституционных идей Андрея Дмитриевича. В брошюру также включены воспоминания Елены Георгиевны Боннэр и приложения. Лучший способ почтить память академика Сахарова — добиваться, чтобы его идеи оказали воздействие на облик нашей страны и на ее будущую Конституцию.
Свои воспоминания публицист и общественный деятель Елена Боннэр посвятила событиям XX века, происходившим в ее семье. (Редакционная аннотация 1994 года)***Елена Боннэр: Я жила в доме, который носил название Любск, коминтерновский дом. Это две теперь гостиницы «Центральная», если ее еще не купил какой-нибудь олигарх. В нашем доме было 500 с чем-то номеров. В каждом номере - семья. И, я думаю, что не затронутыми осталось, может быть, десять семей. Причем большинство населения нашего дома были граждане несоветские.
Автор книги — Елена Георгиевна Боннэр, вдова академика А. Д. Сахарова. Она разделила c Андреем Дмитриевичем все тяготы многолетней ссылки в Горьком (январь 1980 г. — декабрь 1986 г.). Книга названа «Постскриптум» — это как бы послесловие к «Воспоминаниям» А. Д. Сахарова. Большая часть книги была написана в феврале — мае 1986 года, когда Е. Г. Боннэр находилась на лечение в США. Документы, включенные в приложения, содержат и малоизвестные письма, заявления А. Д. Сахарова.
От редакции журнала «Знамя»В свое время журнал «Знамя» впервые в России опубликовал «Воспоминания» Андрея Дмитриевича Сахарова (1990, №№ 10—12, 1991, №№ 1—5). Сейчас мы вновь обращаемся к его наследию.Роман-документ — такой необычный жанр сложился после расшифровки Е.Г. Боннэр дневниковых тетрадей А.Д. Сахарова, охватывающих период с 1977 по 1989 годы. Записи эти потребовали уточнений, дополнений и комментариев, осуществленных Еленой Георгиевной. Мы печатаем журнальный вариант вводной главы к Дневникам.***РЖ: Раздел книги, обозначенный в издании заголовком «До дневников», отдельно публиковался в «Знамени», но в тексте есть некоторые отличия.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
Элина Быстрицкая — легендарная актриса, не одно поколение зрителей восхищалось ее обаянием, женственностью и красотой. Она отличалась железным характером и сильной волей, именно это помогло ей сыграть Аксинью в фильме «Тихий Дон» и навсегда завладеть народной любовью. София Шегельман — родная сестра актрисы, редактор и писатель, немалая часть ее жизни пришлась на пребывание в Израиле. Но, несмотря на расстояние, сестры были очень дружны, при каждой возможности встречались, постоянно перезванивались, с любовью вспоминали своих родных и близких, свое детство и юность, не могли забыть страшные годы войны, первые шаги в профессии, разные перипетии личной жизни.
Новая книга Аллы Демидовой – особенная. Это приглашение в театр, на легендарный спектакль «Вишневый сад», поставленный А.В. Эфросом на Таганке в 1975 году. Об этой постановке говорила вся Москва, билеты на нее раскупались мгновенно. Режиссер ломал стереотипы прежних постановок, воплощал на сцене то, что до него не делал никто. Раневская (Демидова) представала перед зрителем дамой эпохи Серебряного века и тем самым давала возможность увидеть этот классический образ иначе. Она являлась центром спектакля, а ее партнерами были В.
Ника Турбина – знаковая фигура конца 80-начала 90-х годов, поэтесса, известная своими ранними стихотворениями, трагически погибшая в возрасте 27 лет. Многое из ее биографии до сих пор покрыто тайной даже для поклонников ее творчества, в частности, кто был ее отцом, почему порвал с ней отношения Евгений Евтушенко, что делала она в течение года в Швейцарии, действительно ли она являлась автором своих стихов и многое другое. В книге впервые приведена полная биография Ники Турбиной, автор приоткрыл завесы многих ее тайн и рассказал также о семье героини и ее окружении.
Ирина Антонова — легендарный директор Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, где она проработала семьдесят пять лет. Женщина, которую знал весь мир. Те выставки живописи, что она проводила в музее, становились яркими культурными явлениями Москвы. С ней дружили президенты, политики и послы разных стран, считая для своих государств большой честью представлять музейные коллекции в московском Пушкинском музее. В своей книге она рассказывает о детстве, юности, военных годах, встречах с известными людьми (а среди них Марк Шагал, Илья Эренбург, секретарь Анри Матисса Лидия Делекторская) и о служении великому искусству. Книгу органично дополняют фотографии, отражающие не только события жизни автора, но и культурной истории страны за последние шестьдесят лет.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.