Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2] - [23]

— Вот спасибо тебе, сынок! Большое тебе спасибо! Ай да спасибо!

Сыч, зверея и теряя силы от каждого маркелычевого «спасибо», наконец взорвался:

— Что ты заладил «спасибо» да «спасибо», как будто других слов нет?! Благодарю, например.

— Какими же я тебя благами одарить могу? — усмехнулся старик. — Разве что сейчас тебя веничком постучу. А «спасибо» означает «Спаси Бог!» Без Бога не до порога, так — то вот.

Мохнатый, выбившись из сил, скрежеща зубами, в сердцах отшвырнул веник и начал спускаться вниз.

— Куда же ты пошел, дружок? — остановил его майор. — Уговор был, что я тебя тоже попарю. Ложись, ложись!

Маркелыч, поймав Сыча за руку, растянул его на лавке и приказал немного очухавшемуся «соседу» подкинуть еще несколько шаек воды в топку, а потом начал стегать веником толстого. Он стегал его до тех пор, пока у того не вырос ниже спины длинный-предлинный хвост. Побожий понял, что почти до смерти запарил огромного мохнатого черта. Тогда, намотав хвост на руку, Маркелыч стащил черта с лавки и, таким же образом схватив «соседа» за его хвост, начат хлестать веником обоих.

— Чертово отродье! Вижу, по чьей вы указке действуете, не иначе та старая баба-яга вас сюда направила. Ну признавайтесь, так это или не так, а то захлещу до смерти.

— Так, — заверещал тощий бес, — пощади! Все тебе скажем, только отпусти нас обратно в пекло.

— Агафья нас подговорила тебя погубить! — заревел толстый бес.

— То-то же! — торжествующе воскликнул отставной майор и начал снова хлестать веником. Он забил бы их до смерти, если бы оба черта, оборвав хвосты, не вырвались из его рук. С всем, ка четвереньках, они выскочили в общий зал и, с визгом промчавшись мимо Карасика, который уже был наготове к успел-таки сделать два снимка, голыми вырвались на улицу. К бывшему уфологу, сделавшему эти снимки, снова вернулось хорошее настроение.

— В бане фотографирование запрещено, гражданин, строго предупредил его появившийся в клубах пара красный как рак старик с веником.

— Для истории — взмолился Карасик, пряча фотоаппарат в полиэтиленовую сумочку.

— Если для истории, то можно! — согласился украинец и пошел под душ, чтобы немного остыть. После этого он с полчаса посидел в предбаннике и, выпив пару кружек пива, отправился домой, где Лукерья Тимофеевна наконец-то угостила его окрошкой.

Глава 8 ШЕЛКОВНИКОВ ЗНАКОМИТСЯ С СЕМЕЙСТВОМ «ПОВОЛЖСКИХ НЕМЦЕВ»

Шелковников, который, благодаря Генычу, имел возможность наблюдать из вентиляционного короба собрание нечистой силы в аферийском посольстве, потеряв счет времени, напрасно пытался найти выход из лабиринтов электрического, вентиляционного и канализационного хозяйства посольства. Сжимая в зубах ручку чертежного тубуса, в котором у него хранилась драгоценная скьявона, и стуча тяжелым, словно мельничный жернов, Большим кинематографическим крестом, он долго ползал по пыльным воздуховодам посольства, дважды попадал на крышу и трижды выползал к зарешеченным воздухозаборникам в стене, откуда жалобно смотрел то на звезды, то на ночной город. Только надежда еще хоть раз поучаствовать хотя бы в массовке кино, заставляла его двигаться вперед. Наконец, теряя последние силы, мучимый жаждой, он упал в канализационный коллектор и свалился прямо в руки недоверчивого Геныча, который, протрезвев после грандиозной попойки, мучился совестью. Ему мерещилось, что, показывая свое сантехническое хозяйство, он где-то по пьянке потерял знаменитого артиста, вернувшегося из Америки. Хотя все, в том числе и электрик Бархоткин, и диспетчер Лидия Ивановна, уверяли, что знаменитый артист еще в тот же день, подарив честной компании «дипломат» с деньгами, забрав только шпагу и Большой Кинематографический крест, отбыл на очередные съемки в Голливуд.

Будь на месте Геныча кто-нибудь более доверчивый, лишь через пятьсот лет нашли бы в коллекторе аферийского посольства засушенную мумию аристократ-бомжа грядущие археологи.

— Шелковников, наконец-то я тебя отыскал! — обрадовался Геныч и, подхватив под мышки отощавшего за трое суток скитальца, поволок за собой в бойлерную.

— Не могу я жить, пока ты мне точно не скажешь, был ты в Америке или не был. Я думаю, теперь, когда я тебя спас, ты мне врать не станешь. Так был или не был?

— Был, Геныч, был! — пролепетал Шалковников.

— А… разочарованно протянул Геныч, которому и на этот раз не удавалось докопаться до истины — Я-то тебе верю, а вот некоторые сомневались, теперь я им точно скажу, что ты был в Америке.

В бойлерной у Геныча Витя выпил чуть ли не ведро воды и съел батон черного хлеба, после чего заторопился в гостиницу «Россия», где у него запертый в клетке без еды и питья петух с золотыми крыльями, наверное, уже отдал Богу душу.

Геныч щеткой, рукавом и прочими подручными средствами попытался отчистить бывший витин сверхмодный спортивный костюмчик, по это оказалось невозможным делом. Только белые адидасовские кроссовки удалось отчистить, сантехник вымыл их с мылом, и они заблестели как новые.

— Пустят меня в таком виде в гостиницу или не пустят? — засомневался Шелковников, разглядывая себя в осколок зеркала, услужливо подставленный ему недоверчивым человеком, и пряча за пазуху Кинематографический крест. Но как его могли не пустить, когда в чертежном тубусе у него хранилось такое мощное оружие, как проверенная в деле и уже многократно обагренная кровью скьявона, а, кроме того, ведь Шелковников был самым богатым человеком, хоть еще и не знал этого. Недобежкинский кошелек лежал у него, спрятанный на груди, как память о дорогом друге, томящемся в заключении. Витя вдруг вспомнил все, что увидел и услышал в аферийском посольстве, и ужаснулся — Недобежкину угрожала смерть в поединке на каких-то специально для него подстроенных Тюремных Олимпийских играх.