Аркадий Михайлович Недобежкин, двадцатишестилетний слегка мрачноватый аспирант кафедры истории СССР, совершенно случайно стал убийцей.
Это произошло так. На радостях, что он удачно прошел предзащиту своей кандидатской диссертации, что оппоненты его и срок защиты уже назначены, что Валя Повалихина, по-видимому, влюблена в него, он всю неделю ходил в приподнятом настроении, и надо ж ему было, зайдя в Елисеевский магазин, где он купил провизии себе и своим животным — кошечке и щенку, — пойти на вечерний сеанс мультфильмов в кинотеатр «Россия». Там его место оказалось рядом с неопрятным седым сопливым старикашкой со старушечьей сумкой-баулом на коленях. От этого старикашки в другое время аспирант постарался бы держаться подальше, но сейчас, в эйфории успеха, он, как солнце, решил бросить луч своего счастья и на эту полумертвую пустыню. Старик, судорожно сжимавший на коленях свою нищенского вида суму, оживился, залез грязными руками в пакет с печеньем, протянутый ему аспирантом, облился предложенными сливками, а по выходе из кино заявил, что ему некуда идти. Оказалось, что он приехал в Москву к дочери, а та не то развелась с мужем, не то собралась выходить замуж, не то переменила адрес или фамилию — Недобежкин не разобрал. Дело было вечером, и сердобольный молодой человек пригласил нищего к себе на Палиху переночевать, а утром обещал вместе с ним отправиться в адресный стол и разыскать его дочь. Еще в кинотеатре Недобежкин заметил, как народ брезгливо озирался на старика, а в троллейбусе пассажиры даже отшатнулись от «внучка» и «дедушки», как от зачумленных, образовав между ними и собой карантин пустоты, но аспирант бравировал своим великодушием и даже достал носовой платок и вытер старику нос, мало того, заставил старика несколько раз высморкаться в него, после чего демонстративно свернул и спрятал платок в боковой карман пиджака.
Очутившись дома у Недобежкина, незнакомец повел себя как-то странно: стал бормотать про курицу, которая несет золотые яйца, что его заманили в Москву, чтобы убить, что его все равно убьют, так пусть лучше убьет хороший человек, раз время помирать подошло.
— Да что вы, что вы, дедушка? — попробовал успокоить его аспирант. — Завтра все устроится, сходим в адресный стол, и все будет в порядке.
— А эти еще откуда тут взялись? — вдруг побагровел и насупился «дедушка», увидев котенка и щенка, которым Недобежкин налил молока в одну миску.
— Да вот на даче был у своего научного руководителя, вижу, тетка кошку топить тащит. Я ей говорю: «Жалко, небось?» А она как разорется: «Ишь вы, какие все жалостливые за чужой счет, а сами гроша ломаного за живую душу не дадите. Ну, купи, купи кошечку, если ты такой сердобольный! На, за червонец отдаю. Что, жалко червонца-то?» Почему, говорю, жалко? Заела она меня, форменная ведьма. Достаю червонец и беру кошку, а она шипит: «Вот еще щеночка не желаете ли спасти от утопления? Только это вам в двадцать пять рублей обойдется». Баба — садистка. Были бы свидетели, я б ее привлек; наверняка есть против таких статья какая-нибудь: «За глумление над новорожденными животными». От дал ей последние двадцать пять рублей, забрал и щенка, не идти же на попятный.
Старик, вытаращив на Недобежкина глаза, выслушал этот рассказ и наклонился над черной кошечкой и рыжим щенком, при этом на кошечке шерсть встала дыбом, а щенок затявкал.
— Что-то я не признаю, они это или не они?
— То есть как — они или не они? — изумился аспирант.
Старик словно опомнился и пояснил:
— Смотрю, порода в них есть какая особая: кошка, может, сиамская, а щенок — не мопс ли? Нет, вижу, так, дрянь подзаборная. С родителей деньги-то, поди, тянешь, они на учебу дают, а ты щенков покупаешь. Ишь, псарню развел!
У Недобежкина родители умерли, но он все-таки несколько устыдился: не стоило об этой покупке никому рассказывать, и, чтобы перевести разговор, сказал:
— Давайте хоть познакомимся.
Нищий старик с большими колебаниями, так словно бы сказать имя для него было равносильно выдаче тайны всей своей жизни, назвался:
— Ангий Елпидифорович Хрисогонов.
Недобежкин записал имя и фамилию в записную книжку.
— Худшие чернила лучше самой хорошей памяти, — сострил он. — Имя у вас очень трудное, сразу не запомнишь.
Дед поманил его скрюченным пальцем и на ухо зашептал:
— Что написано пером — не вырубишь топором. Это ты зря записываешь, так запомнил бы, я ведь и есть Золотан Бриллиантович Изумруденко, слышал, поди?
— Нет, — так же шепотом отозвался аспирант.
— А чего ж ты мне сопли утирал, заманивал, али так просто?
— Да вы что, дедушка, разве барышня, чтобы вас заманивать?
— Али и в самом деле не врешь? — засомневался дед. — Не заманивал, говоришь, по доброте душевной сочувствие к старику проявил, ну, тебе, значит, счастье, внучок, привалило.
— Да какое счастье, Елпидифор Хрисогонович? — еле выговорил аспирант, заглядывая в книжечку и все равно перевирая имя и отчество нового знакомого. — Я еще вроде кандидатскую не защитил, я ведь аспирант.
— Аспирант! — у старичка аж сопли навернулись на нос от презрения. — Аспирант! — еще раз фыркнул он. — Радуешься, что кандидатом будешь. Думаешь, коврижки с неба так и посыплются. Срок подошел мне, аспирант. Кому в руки дамся, гадал, купцу ли, глупцу ли, ведать не ведал про аспирантов, а и до аспирантов дожил. Сумочку мою поставь на шкап! — вдруг захныкал он. — Пусть перед глазами побудет напоследок. Сынок, а если что случится, ты энто колечко у меня с пальца стащи первым делом, только ни дочке — змее подколодной, ни племяшу — Змею Горынычу не отдавай. Крепко запомни, сынок! На безымянный палец левой руки только не надевай, а на других носи — никто не снимет.
![Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1]](/storage/book-covers/68/687cf3568e57861345dfc108bb5378b136b60667.jpg)
![Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]](/storage/book-covers/c4/c48a52dab37a9b82e0945f1f4df11538f169c426.jpg)
