Дочери Волхова - [104]

Все еще думая о Ложечке, Велем вошел в истобку и увидел отца и Доброню, сидящих у стола и о чем-то увлеченно толкующих.

– А точно? – спрашивал отец, озабоченно хмуря брови.

– Да и мать подтвердила. – Доброня кивнул. – Я бы поехал… мне и самому белый свет посмотреть любопытно… Но она – в слезы, да я и сам думаю: как она с двумя-то управится одна?

– Ну, не одна она, не в лесу ведь живете…

– Хоть и не в лесу, а все же… Дивляна уедет, Тепляна, может, с нею, и кто у нас дома-то из женщин останется?

– Тепляна с ней не поедет – сватали ее вчера. Ты где был-то?

– За Нежату?

– А за кого ж еще?

– Ну, хоть и не уедет, а из дому уйдет. И кто останется? У Ярушки свой на руках будет, да и не работница она теперь. Мать да Молчана, да Сойка с Сорокой – вот и все. И зыбку покацать будет некому. Лузика вон еще, – добавил он, увидев в это время вошедшего Велема и вспомнив, как тот принес в дом новую челядинку.

– А вы о чем? – осторожно осведомился Велем, видя, что они хоть и заметили его, но голосов не понизили.

– Да… радость у нас! – ответил Домагость, хотя по его лицу никто не сказал бы, что они обсуждают радостное событие. – Никаня в другой раз тяжела. Плодовитая сноха у меня – одному едва успели имя наречь, у нее уж другой почти готов! Вот я и не знаю, как мне теперь Доброню в Киев посылать. Может, полгода проездит, а может, и целый год, тут уж не угадаешь, а жену с двумя ребятами не хочет надолго оставлять. И прав ведь: Дивляна уедет, Тепляну просватали у нас, Яромиле в тот же срок своего качать. Вот и выходит, что помогать ей будет некому. Кому Дивляну везти, и не знаю. Гребня, что ли, снарядить? Тебя бы послать, да неженатому парню уважения не будет. Вот был бы… Ты-то когда женишься? – Домагость окинул взглядом стоявшего перед ним парня, словно прикидывал, достаточно ли тот вырос.

– Да я и женился бы. – Велем вспомнил, о чем только что думал. Похоже, сама судьба подталкивает его сделать этот шаг. – Если позволишь, батюшка. А то задразнили меня уже короткой рубашкой. Даже Вышеня, и тот…

– К кому же свататься будем? – Доброня расплылся в довольной улыбке.

Мысль о женитьбе младшего брата порадовала его сама по себе, а если благодаря этому он спокойно останется дома, он готов был бежать к родичам будущей невестки хоть сейчас.

– Да… Далеко ходить не надо… – Велем смущенно ухмыльнулся. – Невеста всем хороша… И собой красива, и нрава покладистого. Правда, не знаю, хочет ли идти за меня… – Он еще раз ухмыльнулся, потому что не мог представить пленницу, которая откажется стать женой и хозяйкой в доме, тем более у того, кто не только купил ее, но и спас от смерти. – Да и как тебе, батя, понравится… Ты ведь едва ли там думал сноху найти, где я…

– А ты-то из дому не побежишь? – с усмешкой начал Домагость, но в это время дверь снова открылась, и на пороге появились Вышеслав и его брат Родослав.

– Здоровья хозяевам, веселья дому! – заговорили оба, приветствуя хозяев и чуров, разместившихся на полочке в красном углу. – К тебе мы, Домагость Витонежич, и к роду твоему с делом неотложным, – продолжал Родослав, когда оба уселись. – Шли мы бережком, видели диво дивное. Сидит сокол на колышке, соколица – на другой сторонушке, меж собой речь ведут. Соколица говорит: не летай ты, сокол молодой, не летай высоко и далеко, да не маши крыльём широко. Много мужей на Волхове, еще больше парней молодых. А нету середь них такого молодца, как Горислав Вышеславич! Он на горе ясна сокола убил, под горой куницу задавил, а на заводи – утушку, да на песочке – лебедушку. Теперь ищет красну девицу…

Домагость, поначалу слушавший настороженно, улыбнулся, поняв, что словенские старейшины пришли вести речь о сватовстве, чтобы женить Горислава на какой-нибудь из ближайших родственниц Дивляны, раз уж сама она отправляется в Киев. В Витонеговом роду взрослые невесты имелись у Хотонега и у стрыя-деда Братомера. Сошлись на том, что пойдут сейчас к ним и выяснят, какую из дочерей родители хотели бы первой отдать. Витошку послали предупредить, чтобы хозяева готовились к встрече, а Велем, пользуясь случаем, вышел во двор поискать Ложечку.

Девушку он нашел в клети, где она просеивала муку: Милорада собиралась сегодня ставить новый хлеб. Завидев Велема, Ложечка улыбнулась, но работы не прервала. А он остановился в нерешительности: как с ней объясниться? Будь на ее месте другая девушка, он не растерялся бы. По-варяжски Велем говорил свободно, по-чудски – с запинками, но вполне внятно. Беда в том, что Ложечка не знала ни словенского, ни варяжского, ни чудского. А тот язык, на котором она изредка пела по вечерам, был непонятен совершенно.

– Послушай. – Велем все же подошел и взял ее маленькую руку, испачканную мукой.

Ложечка перестала работать и повернулась к нему. Взгляд ее карих глаз, почти черных в полутьме клети, куда свет падал только через открытую дверь, был напряженным и немного тревожным.

– Я хочу, чтобы ты была моей женой. – Велем со значением сжал ее руку и приложил к своему сердцу. Ложечка с возрастающим беспокойством проследила за движением своей руки в его ладони. – Ты, – другой рукой Велем показал на нее, а затем обвел клеть и все ее содержимое, – будешь хозяйкой. Хозяйкой, – повторил он и похлопал по поясу, где обычно у варяжских женщин висят ключи, знак законной жены и госпожи дома. – Со мной. – Он показал на себя и потом обнял ее, не зная, как еще выразить свою мысль.