Дочери огня - [138]
— Вы правы. Но где же ваша венецианка?
— Ее выход в девять часов. А сейчас я протанцую качучу с этой молодой особой, которую имею честь вам представить.
Качучу он танцевал неплохо, но в чересчур классической манере. И вот наконец появилась во всем своем великолепии женщина-меринос. Голова у нее и впрямь обросла мериносовой шерстью. Две скрученные пряди на лбу торчали, как рожки. Ей вполне хватило бы этой роскошной шевелюры на целую шаль. Многие мужья от души возрадовались бы, обнаружь они на головах своих благоверных подобное сырье — оно свело бы расходы на женины наряды всего-навсего к оплате вязальщиц!
Лицо у нее было бледное, черты правильные. Такие лица мы видим у мадонн Карло Дольчи>[329].
— Sete voi veneziana?>[330] — спросил я.
— Signor, si>[331], — ответила она.
Будь ее ответ: «Si, signor», я заподозрил бы, что передо мной уроженка Пьемонта или Савойи, но тут все стало ясно — она действительно родом из венецианской области, из гористой ее части на границе с Тиролем. Пальцы удлиненные, ступни маленькие, кисти и щиколотки тонкие, а глаза каштанового оттенка и кроткие, как у овечки; даже ее речь смахивала на блеяние, только с четкими ударениями. Волосы — если дозволено здесь употребить это слово — не взял бы никакой гребень. Такую прическу из массы стоящих дыбом шнурочков устраивают себе нубийские женщины, сперва щедро умастив голову маслом. Но так как кожа у этой юной особы, несомненно, матово-белая, а волосы — светло-каштановые (смотри афишу), тут, думаю, не обошлось без смешения кровей: негритянская — как знать, может быть, кровь Отелло — слилась с венецианской и через несколько поколений на свет божий явился столь своеобразный экземпляр.
Ну а испанка явно родилась в Савойе или Оверни, равно как и г-н Монтальдо.
Мой рассказ пришел к концу. «Правда ни на что не притязает», — как сказал г-н де Фонжере. Я мог бы выдумать историю венецианки, г-на Монтальдо, испанки, даже фаготиста. Более того, сфантазировать, что влюбился в одну из этих дам и что соперничество с фигляром или фаготистом вовлекло меня в самые невероятные приключения. Но правда все же в том, что ничего подобного не произошло. У испанки, как я уже говорил, были тощие ноги, женщина-меринос казалась мне привлекательной лишь сквозь облака табачного дыма и пивных испарений — они мне привели на память Германию. Оставим же этот феномен жить согласно его привычкам и возможным пристрастиям.
Подозреваю, что фаготист, довольно тщедушный юнец с черной шевелюрой, был ей небезразличен.
Путь следования
Я еще не поведал читателям истинной причины моей поездки в Mo… Почитаю долгом чистосердечно признаться, что делать мне там решительно нечего, но так как французам во что бы то ни стало подавай все «почему» и «отчего», пришло время внести ясность и в этот вопрос. Один мой знакомец, содержатель питейного заведения в Крейле, что стоит на Уазе, в прошлом ярмарочный кулачный боец, любящий, когда выпадает свободная минута, развлечься охотой, несколько дней назад пригласил меня поохотиться на выдру.
Казалось бы, чего проще — сел в поезд Северной железной дороги и поехал, но эта дорога от рождения косая и кривая, она делает немыслимый крюк, прежде чем свернуть на Крейль, где от нее отходят ветки на Лилль и Сен-Кантен. И я подумал: «Поеду-ка в Mo, там пересяду на омнибус, затем пешочком через эрменонвильский лес и наконец берегом Нонетты часа за три доберусь до Санлиса, где сяду в омнибус на Крейль. А уж в Париж буду иметь удовольствие возвращаться кружным путем, то есть Северной железной дорогой».
На омнибус в Даммартен я опоздал, нужно было выбираться из Mo каким-нибудь другим способом. Появление здесь железной дороги привело в полный беспорядок расписание местных омнибусов. Теперь у несчетных городков к северу от Парижа нет прямого сообщения со столицей: приходится проехать поездом десять лье направо или восемнадцать налево, чтобы затем пересесть на омнибус, который еще через два, а то и три часа доставит вас туда, куда прежде вы добрались бы прямо из Парижа всего-навсего за четыре часа.
Знаменитая спираль, прочерченная дубинкой капрала Трима>[332], менее причудлива, нежели путь, который вам приходится проделать, в какую бы сторону вы ни ехали.
Омнибус на Нантейль-ле-Одуэн останавливается всего в одном лье от Эрменонвиля, ну а пройти лье пешком труда не составляет, сказали мне в Mo.
Чем дальше я отъезжал от Mo, тем больше расплывались в тумане, укрывшем горизонт, воспоминания о женщине-мериносе и об испанке. Попытка отбить одну у фаготиста или другую у плясуна-тенора была бы низостью в случае, если бы она увенчалась успехом, ведь мои соперники вели себя так учтиво и внимательно; ну а неудача покрыла бы меня позором. Выбросим это из головы. В Нантейле погода была омерзительная, о том, чтобы идти пешком через лес и думать нечего. Что касается наемной кареты, я слишком хорошо изучил здешние проселки, чтобы решиться на такое предприятие.
Нантейль расположен на холмистой местности, примечателен в нем только замок, но и он уже не существует. Спрашиваю в гостинице, как мне выбраться отсюда, и вот что слышу в ответ:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Возвращение рыцарей домой из Святой земли не принесло успокоения. Война продолжается, заставляя идти друг против друга бывших собратьев по оружию. Английский король Генрих II враждует со своими сыновьями,один из которых – будущий король Ричард Львиное Сердце.Нравы французского двора во время правления безумного короля Карла VI и Изабеллы Баварской – сюжет последней повести «Король шутов».
Российский читатель впервые получит возможность познакомиться с одним из лучших произведений французского поэта-романтика Жерара де Нерваля (1808—1855), входящим в его книгу «Путешествие на Восток» (1851). В основу этой повести положена так называемая «легенда о храме» – о великом зодчем ветхозаветной древности Хираме, или Адонираме, который за тысячу лет до Р.Х. воздвиг прославленный храм Соломона в Иерусалиме. Свершения, описанные в легенде, составляют другую, не рассказанную в Библии половину событий построения храма Соломонова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В первое десятилетие XVII века в Париже жил некий подмастерье, которому случилось повздорить с соперником из-за нареченной невесты. Ссора привела к вызову на дуэль. Боясь умения и силы солдата, юноша прибег к магии…
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.