Дочери Марса - [191]

Констебль невесело усмехнулся и отхлебнул чая. Она не знала, есть ли в его губах нервные окончания, чтобы чувствовать температуру напитка.

— Я уже не такой хороший, как раньше, — сказал он. — Я стал гораздо жестче. Теперь все позади. Теперь мне придется жить с этим до конца дней. Я справился с ранением, но, сказать по правде, не знаю, как справлюсь с результатом лечения.

— У вас есть право быть жестким, если только не переусердствовать.

Но она поняла, что его гложут сомнения.

— Я решил остаться в городе, где жил раньше. В Нарромине. Буду работать с отцом, мы разводим овец и племенных баранов. Надеюсь, ко мне привыкнут в городке, где не так много людей, которых можно шокировать. В этом есть смысл. Как минимум для меня.

— Но вы могли бы куда-нибудь уехать, — сказала она. — Мне как-то не по душе, что вы намерены запереть себя в клетке.

— Нет, думаю, будет лучше попытаться начать жизнь заново дома. Просто хочется на какое-то время избавиться от жалости. И всяких медалей и речей. Старику придется постараться, чтобы ничего такого не было. Я так ему и сказал. Не хочу никаких торжественных встреч на перроне.

Возвращались они под нежным осенним небом цвета утиного яйца. В такую погоду, когда на небе над Северной Европой играют не меньше пятидесяти оттенков голубого и сотня желтого, оно кажется неподражаемо утонченным и величественным одновременно.

— Ну что ж, — сказал он, — похоже, война близится к концу. Все только об этом и говорят, и трудно в это не верить. Фронт фрицев прорван.

— Но они развернут еще один, — сказала Салли. — Раненых будет еще предостаточно.

Констебль задумался, а потом расхохотался.

— В чем дело? — удивилась она.

— Если мне предложат поделиться воспоминаниями о войне, придется ограничиться одной фразой. Оказался не в то время не в том месте.

Салли расслышала в его словах жалость к себе. Хотя она не думала, что он окончательно избавился от нее, ее это огорчило. И она сказала:

— Я приехала в Англию специально, чтобы встретиться с вами. Должна честно признаться: когда я думаю о герое, то думаю о вас. И знаете, мне было нелегко это произнести.

— Но вам ведь было еще и любопытно, правда? — возразил он. — Да, мы старые друзья. Но в каком-то смысле вы приехали как туристка — полюбоваться, как выглядит сейчас этот клоун! Я бы так же поступил на вашем месте.

— Когда вы говорите подобные вещи, вы пытаетесь манипулировать людьми, — предостерегла она. — У меня слишком много дел, чтобы совершать туристические вылазки, я постоянно тревожусь за любимого человека, который остается на фронте. А еще мне надо попытаться добиться свидания с женихом сестры, который отбывает наказание в тюрьме в Олдершот за неповиновение. Но, знаете, если жизнь покажется совсем невыносимой, напишите мне, я вам отвечу, а если удастся, то и приеду.

Вернувшись в госпиталь, они обменялись адресами. Салли дала адрес фермы отца: «Шервуд, Кемпси, Маклей-Вэлли, Новый Южный Уэльс», — и тут же поняла, что не может себе представить, что жила там или будет жить потом. Но если туда придет письмо, она его так или иначе получит.

Они попрощались в вестибюле, и она уже была в дверях, когда он сказал:

— Знаете, вы очень похудели. Вы гораздо худее, чем были в Руане. Нельзя так изнурять себя работой.

За воротами рос высокий кустарник. Салли бросилась туда и дико закричала, надрывно, будто ворона, а потом слезы хлынули у нее из глаз. Минут через десять она пришла в себя и поспешила на ранний вечерний поезд в Лондон.

На Хорсферри-роуд Салли зашла в офис начальника военной полиции. Клерк за столом отвел ее в кабинет, где сидел средних лет капитан, который внимательно, не изображая ни сочувствия, ни осуждения, выслушал ее просьбу о свидании с Кирнаном в Олдершоте. Когда она закончила, он положил на стол руки ладонями вверх.

— Бесполезно, — сказал он. — Олдершот — британская тюрьма, и там свои правила. Существует договоренность, что они не будут нас раздражать, стреляя по нашим ребятам.

Неудача ее страшно расстроила, но вечером она все же пошла с Фрейд и ее врачом-американцем на комедийную постановку в Вест-Энд. В антракте, когда капитан Бойнтон встал в очередь, чтобы купить им шампанское, Фрейд сказала:

— Он всегда был уверен, что мы будем жить в Чикаго. У меня даже хватило ума, чтобы, как и Брайт, попытаться объяснить ему, что условия для хирурга в Мельбурне ничуть не хуже. Но для него, похоже, это дыра дырой.

— Да ведь так оно и есть, — проговорила Салли. — Нравится тебе это или нет, но это так.

— Из-за этого мы можем разойтись. Или, вернее, из-за меня. Пусть никто не думает, что я буду держаться за первого попавшегося.

— Глупо из-за этого терять порядочного человека.

Интересно, что Фрейд, по своему обыкновению, сказала «держаться за первого попавшегося» там, где другие сказали бы: «выйти замуж». Но стоило Бойнтону появиться с шампанским, пропасть между ними, казалось, исчезла. Американец гораздо нагляднее выказывал свои чувства, чем это делал Феллоуз по отношению к Лео. На сцене тем временем оживленно болтали и искренне веселились.

— Как думаете, персонажи этой пьесы в курсе, что идет война? — спросил Бойнтон.