Дочери Евы - [28]

Как-то, совершенно случайно, мы познакомились, и оказалось, что в прежней жизни одалиска преподавала русский язык и литературу в провинциальном городишке. Знаем мы этих любительниц словесности – вялых, заторможенных, пресных дев, непременно разведенных и несчастных.

Здесь они обретают второе дыхание, расцветают, расправляют увядшие крылья – и вряд ли вспоминают о строгих портретах седобородых классиков в полумраке учительской.

Я тоже любуюсь странной парой. Сказать по правде, автобусное время – это время моей личной свободы. Я могу думать, о чем хочу, минут тридцать, не меньше.

Целых тридцать минут я любуюсь фонтаном сладострастия, как будто у меня своих забот нет. Как будто нет других, не менее любопытных персонажей.

Например, вот этих, сидящих впереди меня.

Я недоуменно озираюсь по сторонам.

Автобус заполнен хихикающими, шумными, как подростки, изнемогающими от любовной истомы взрослыми людьми. Настойчивые пальцы исследуют открытые и даже прикрытые одеждой участки тел.

Они щиплют один другого, мнут, льнут, елозят. То тут, то там раздается не оставляющее сомнений утробное воркование, чавкающие звуки поцелуев.

Автобус переполнен сладкими парочками, мужчинами и женщинами, которые кажутся абсолютно беззаботными и счастливыми. Выглядят они немножко странно. Девичьи заколки в волосах взрослой женщины, лопающийся пузырь жевательной резинки в углу растянутого рта.

Ну, хорошо, с блондинкой и репой все ясно, но остальные? Кто они, эти загадочные, льнущие друг к другу люди?

Отчего они решительно и бесповоротно счастливы в этот будничный, ничем не примечательный день?

Почему они столь демонстративно и упоенно заняты друг другом и не найдется ни одного мало – мальски приличного человека, чтобы одернуть их.

Я невольно сжалась, ощутив себя лишней на чужом пиру.

Куда едут все эти люди? Куда еду я? Может быть, это какой-то специальный маршрут, чья-то благотворительная программа? Под кодовым названием «Ган Эдем». Возможно, это некий прообраз рая? Что же мешает мне стать такой же счастливой? Некий глубокий изъян, который ношу в себе?

– Мизкеним30, – прошуршал старческий голос по левую руку от меня. – Что? – встрепенулась я. – Бедняжки, бедняжки, – старушка покачивала головой, – бедные дети, всем хочется радости.

Воркующие мужчины и женщины в подростковых одежках оказались воспитанниками закрытого, нет, полузакрытого учреждения – для «особых», уже никогда не повзрослеющих детей.

Не ведающих стыдного, тайного, запретного.

Для которых блеклые краски будней переливаются всеми цветами радуги, а ничем не примечательный автобусный маршрут становится увлекательным путешествием.

Хихикая, блондинка грациозно выпархивает на остановке. Выходят «репа» и веселый старичок.

Я закрываю глаза и откидываюсь на спинку сиденья.

Воркование становится монотонным и ничуть не раздражает.

Ноздри щекочет запах морской воды.

Там, на конечной сто шестьдесят шестого, длинной лентой тянется побережье…

Пожалуй, сегодня я сойду там.

Кальб

А потом мы поняли, куда и зачем они шли.

На востоке небо ярко-синее, а звезды огромные – каждая с голову младенца. Вдоль шоссе протянулись гранатовые сады, будто ожерелье со сверкающими камнями, бледно-розовыми, алыми, цвета запекшейся крови Сдвоенные, сросшиеся – диковинные плоды святой земли лежали в придорожной пыли, скатывались под ноги.

За гостеприимно распахнутой калиткой обнаружились два расшатанных стула, покосившийся стол и качели в глубине двора. В доме жили люди, которым некуда было спешить. Это был их последний дом, последнее пристанище.

Едва слышный ветерок поднялся к ночи, прокрался к стоящим неподвижно лимонным деревьям.

Вчера младший брат жены хозяина пристрелил собаку.

Все произошло внезапно, посреди раскаленного полуденным зноем пустыря, за которым обосновалась свалка запчастей угнанных (как выяснилось, это и был тот самый божий промысел, которым не брезговала огромная семья). На крики сбежалась детвора. Босоногие, в мятых майках, столпились они вокруг крутолобого беспородного пса, который большую часть времени проводил возле будки, на цепи.

Огромный щенок-подросток – его подбросили арабы с ближайшей стройки, да так он и прижился, тарахтя железной миской, отгоняя ос, лениво повиливая коротким хвостом, такой ближневосточный барбос или полкан – с коротким, будто взмах хлыста, именем. Неприхотливый, он обходился малым количеством воды и еды, днем мирно дремал в тени дерева, а ночью метался за собственной тенью и вел беседы с летучими мышами и землеройками, которые водились в этом заброшенном углу и, похоже, подтрунивали над бедолагой: свободные, парили над его головой, пели визгливыми голосами, рыли ямы, расползающиеся, будто глубокие морщины или трещины, и, вообще, жили своей таинственной ночной жизнью, совершенно непонятной для простого пса, найденного в строительных джунглях Амишава. Так бы и жил он, постепенно становясь взрослым, мудрым, скучным, язвительным стариком, облепленным мухами, но гораль31 распорядилась иначе. Подослав юркое, сверкающее сталью существо.

Сотворив свое жестокое дело, змея погибла на месте от пули младшего брата хозяйской жены. У большинства мужчин, живущих в этих краях, имеется документ на ношение и использование оружия. Неведомо, обладал ли таким документом волоокий красавец Йоси, но блеснувшее в смуглой руке сразило гадину на месте, и тут же второй хлопок, истаявший в зное, обездвижил ее жертву.